Билет: «Земля – Нордейл»

– Иди, конечно. Только ответь себе на вопрос, сколько боли ты готов ей причинить опытами. Готов ли умертвить ее ради возможного счастья, когда шанс на благополучный исход и на то, что она после экспериментов останется жива, очень… мал?

Сказав «мал», Сиблинг был очень щедр. Как барин, отмеривший килограмм конфет вместо одной ириски, но Герхер-Вард смысл уловил.

Уходил он с каменным лицом и нутром.

У него не забрали экран, его не отстранили от работы и не запретили доступ в отдел. Все остальное – время.

Шагая по коридору, он давно не чувствовал себя так, как теперь. Логику любого из людей он давно послал бы на хрен, но логику Сиблинга не мог. Стереть бы ячейку, куда вписались его слова про «хольст-синдром», про стресс, про…

– Мистер Герхер-Вард?

Только не она.

Менее всего он сейчас хотел видеть перед глазами пример того, что, возможно, никогда не сможет иметь сам – женщину. И вот она, как специально, чтобы показать ему, как много можно потерять – вторая половина Дрейка. Бернарда. Цветущая, красивая, довольная жизнью, здесь, в Реакторе, куда Инга, возможно, никогда не ступит.

Он остановился из уважения и субординации, хотя желал просто идти далеко, как можно дальше отсюда.

– Да?

– Вы сейчас, случайно, не на парковку?

Она смотрела проницательно. И не могла не заметить того, что он только что из кабинета Начальства.

На парковку? Ему, наверное, в отдел, только работать сегодня будет сложно, он, увы, не сможет сосредоточиться. Скорее, домой, опять ставить тонкие тела на восстановление контрольных значений (удары Джона быстро не пройдут).

– Я…

Он сам не знал, куда ему нужно, ощущал себя, как робот, из-под которого только что выбили плавучую платформу.

– Может, подвезете меня в западный район? Если вам по пути?

Он должен выдохнуть, подумать. Должен собрать собственную логику воедино, дать себе понять, что не все потеряно, должен вернуться к рациональности. И да, наверное, она права – ему лучше проехаться, стены Реактора сейчас не в радость.

– Хорошо, – ответил коротко, и она зашагала с ним рядом.

Он потерялся в собственных мыслях уже в машине, не заметил даже, что не завел мотор. Что сидит, смотрит в мокрое от дождевых капель окно. Забыл про пассажирку, про то, что должен куда-то ехать. Кажется, Сиблинг случайно задел в его голове пару «проводов»…

Очнулся, когда кто-то тихо позвал:

– Мистер Герхер-Вард?

– Рид, – поправил автоматически. Даже если у него ничего не получится с личным счастьем, Бернарда ни при чем.

– Рид… – Снаружи капало, снаружи было свежо, а ему душно. – Можно спросить вас о личном?

Он молчал. Сиблинг уже спросил, а после «объяснил». Начинать заново ни к чему.

Но его молчание восприняли положительно.

– Скажите, у вас к этой Инге… чувства?

Они сговорились этим утром?

Больная для него тема, слишком чувствительная. А он и так разворошен, разъят по частям, как после взрыва – ему бы первоначальные щели заделать, прежде чем принимать на себя второй удар.

– Вы ведь говорили с Джоном, да?

Она видела. Она все знала – к чему вопросы? И видела даже что-то по его глазам, чего обычный человек видеть не мог – Рид смотрел на пассажирку честно. Не прятался, не таился, но и душу не изливал.

– Он сказал вам… что-то… плохое?

Ей какое дело? Ей вроде бы куда-то нужно было ехать?

Но почему-то сам открылся рот. Наверное, дело было в ее теплоте, в искреннем участии.

– Сказал, что я для нее… блажь.

– Не верьте.

«Вам откуда знать?»

Он должен был на нее злиться, хотел этого, но не мог – сигнализировала сбоями внутренняя система. Как у авианосца после атаки. Понял, что, если не спросит сейчас, не спросит уже никогда:

– Это правда, что Дрейк… вас…

– Собрал по частям для того, чтобы коснуться? – Она, кажется, читала его мысли. – Правда.

«Я была мертва. Совсем. Или нет. Теперь не разобрать…»

Значит, правда. Лучше бы не спрашивал.

– Только вы не сдавайтесь…

Он не удержался, посмотрел на нее еще раз – на ее светлый взгляд. Эта девчонка лучилась непонятной легкостью и счастьем так, будто сидела не рядом с мрачным попутчиком, а среди садовых цветов, над которыми порхали беззаботные бабочки. Теплая, женственная, мягкая – она излучала свет, и он, увы, даже против воли залипал в нем.

Хмыкнул горько, процедил разочарованно:

– Стресс-синдром… Да, он прав, мы виделись с ней всего один раз…

Шах. И мат.

Но его соседка вдруг улыбнулась – в машине сделалось еще светлее.

– И что? Если такие, как мы, встречают таких, как вы – это навсегда.

– Каких? – он не хотел верить ерунде, мимолетным словам, бесполезным утешениям. И, черт возьми, хотел.

– Людей вашей расы. Комиссионеров.

«Если она решила, что вы – её, значит, так и есть».

– И еще… Джон не знает о том, что Дрейк даже после того, как мы воссоединились, вел какие-то исследования на тему адаптации человека к вашему фону. Сам, без лаборатории. Я не знаю результатов, смогу спросить только тогда, когда он вернется. Но… вдруг?

Она дала ему надежду. Только что. Сама о том не зная, смазала ударенные Сиблингом места целебным кремом, уложила в постель, перевязала раны.

– И я спрошу, да. А пока… пойду. Не нужно подвозить, погуляю под дождем.