— …Итак, мы докажем, что Заряжающий 1-го класса Билл действительно самочинно продлил положенный ему девятидневный отпуск, после чего оказал сопротивление аресту, бежал от производивших задержание полицейских, успешно скрылся от них, после чего отсутствовал на протяжении всего стандартного года, и вследствие этого повинен в дезертирстве…
— Полностью виновен, — завопил один из членов Суда — краснорожий кавалерийский майор с дымчатым моноклем в глазу, вскакивая с кресла и опрокидывая его. — Голосую за признание виновным — расстрелять мерзавца!
— Полностью солидарен с тобой, Сэм, — пробасил Президент, легонько постукивая молотком, — но расстрелять его мы должны с соблюдением законных формальностей, так что придется тебе немного погодить.
— Ведь это всё вранье, — шепнул Билл своему адвокату. — Факты-то говорят совсем о другом.
— Помолчи о фактах, Билл. Тут они никого не интересуют. Факты не меняют сути дела.
— А потому мы требуем высшей меры наказания — смерти, — гнусил судебный обвинитель, наконец-то добравшись до конца речи.
— Уж не хотите ли Вы тратить наше время на вступительную речь, капитан? — спросил Президент, злобно глядя на О’Брайена.
— Всего лишь несколько слов с разрешения суда…
Среди зрителей произошло замешательство, и женщина в лохмотьях, в наброшенном на голову платке подбежала к столу, прижимая к груди завернутый в одеяло сверток.
— Ваша Честь, — вопила она, — не отнимайте у меня Билла — он свет моей души. Билл — чудный человек, и, что бы он ни сделал, он сделал это ради меня и нашего крошки. — Она протянула перед собой сверток, и из него раздалось слабое попискивание. — Каждый божий день хотел он уйти, чтобы вернуться на службу, но я была больна, наш малютка хворал, и я со слезами умоляла Билла остаться.
— Вон ее отсюда! — Молоток громко ударил по столу.
— …И он оставался и каждое утро давал клятву, что это будет последний день, хотя, давая это обещание, наш бесконечно дорогой Билл понимал, что, если он покинет нас, мы умрем с голоду… — Голос женщины звучал теперь совсем глухо. Несколько военных полицейских, преодолевая сопротивление, волокли ее к дверям. — …и Бог благословит Вашу Честь, если вы отпустите Билла, но пусть ваши черные сердца сгниют в аду, если вы осудите его… — Дверь хлопнула, и голос умолк.
— Вычеркнуть это все из протокола! — орал Президент, с ненавистью глядя на защитника. — И если бы у меня были доказательства, что вы имеете прямое отношение к происшедшему, я бы расстрелял вас рядом с вашим клиентом.
О’Брайен сохранял вид невинного младенца, его руки были сложены на груди, голова откинута, но только он было собрался продолжить речь, как его снова прервали. Какой-то старик взгромоздился на скамейку для зрителей и, размахивая руками, требовал внимания.
— Услышьте меня, услышьте! Да свершится правосудие и да буду я орудием правосудия! Мне велели хранить молчание и позволить свершиться казни невиновного, но я не могу молчать! Билл — мой сын, мой единственный сыночек, это я умолил его прийти ко мне, ибо я умираю от рака и хотел повидать его в свой последний час, но он остался со мной, дабы заботиться обо мне… — Снова началась борьба, но, когда полицейские схватили старика, оказалось, что он прикован к скамье. — …да, он ухаживал за мной, он варил мне похлебку, он силой заставлял меня есть эту похлебку и делал это с таким упорством, что постепенно я стал поправляться, и сейчас вы видите меня здоровым, излеченным похлебкой, принятой мною из добрых рук моего собственного сына. А теперь мой мальчик должен умереть из-за того, что спас меня, но не будет этого, не будет! Возьмите мою жалкую, не имеющую цены жизнь взамен его жизни… — Тут взвыли, перегрызая цепь, атомные клещи, и старика вышвырнули за дверь.
— Хватит! Это переходит все границы! — визжал багровый от гнева Президент, так хватив молотком по столу, что тот сломался. Обломки молотка Президент швырнул через всю комнату. — Очистить зал от свидетелей и зрителей! Суд решает вести оставшуюся часть заседания согласно Правилам Прецедентов, без участия свидетелей и без предъявления улик. — Президент бросил беглый взгляд на своих соратников, которые дружно закивали в знак полного согласия. — А потому я объявляю подсудимого виновным и приговариваю его к расстрелу сразу же после доставки преступника в расстрельную камеру.
Члены Суда уже вставали, собираясь покинуть зал, но ленивый голос О’Брайена остановил их.
— Разумеется, дело Суда решать, как ему следует вести заседание, но все же необходимо определить статью или прецедент, согласно которым вынесено решение.
Президент тяжело вздохнул и сел на место.
— Я просил бы, капитан, не создавать излишних затруднений, вам Уложение знакомо не хуже, чем мне. Но если вы настаиваете… Пабло, прочти им…
Офицер по Законам принялся перелистывать толстенный том, лежавший на его конторке, отметил пальцем какое-то место и громко зачитал: