Биография Бога. Все, что человечество успело узнать

дедуктивную мысль, а воображение ( fantasia ), и с эмпатией проникать в мир прошлого. Когда историк изучает прошлое, он должен обращаться внутрь себя, воссоздавать фазы своего собственного развития и, тем самым, с пониманием реконструировать эволюцию той или иной культуры. Изучая ее метафоры и образы, он выявляет предпосылки, которые сплачивают людей, – «суждение без рефлексии, разделяемое всей группой, всем народом, всей нацией». [755] Через этот процесс интроспекции, историк может постигать уникальность каждой цивилизации. Истины не абсолютны: что истинно для одной культуры, не истинно для другой; символы, значимые для одного народа, не имеют смысла для другого народа. Мы поймем богатое многообразие человеческой природы, лишь научившись сочувственно и сострадательно вникать в контекст, в котором возникло то или иное учение или идея.

Казалось, Вико не видит пропасти, которая вдруг разверзлась между естественной наукой и гуманитарными дисциплинами. [756] Научный метод учил наблюдателя дистанцироваться от предмета наблюдения: важно, чтобы результаты эксперимента были одинаковыми, независимо от того, кто их проводит. Объективная истина претендует на независимость от исторического контекста. Считается, что во всех периодах и культурах она одинаковая. Такой подход часто канонизирует настоящее: мы проецируем то, во что верим, в прошлое, на цивилизации, чьи символы и предпосылки могли расходиться с нашими. Вико усматривал в таком некритическом подходе к чужим обществам и отдаленным историческим периодам проявление «спеси»: «Еще одно свойство человеческого ума состоит в том, что когда люди не могут сформировать представление о вещах отдаленных и неизвестных, они судят о них по тому, что близко и знакомо». [757] В наблюдательности ему не откажешь! Научный метод хорошо подходил для работы с предметами, но давал сбои, когда его применяли к людям и искусству. Он попросту не годится для анализа религии, которая неотделима от исповедующего ее человека и, подобно искусству, требует восприятия, основанного на воображении и эмпатии. Ученый сначала формулирует теорию, а затем пытается доказать ее экспериментальным путем. В религии же все наоборот: ее учение проистекает из практического опыта. Если науку волнуют факты, религиозная истина выражена в символах, а символы варьируются в зависимости от контекста и общественных условий. Если ученый абстрагирован от объекта изучения, человек религиозный должен меняться в ходе соприкосновения с символами своей веры (как нас меняет созерцание полотен великих живописцев).

Вскоре к сходным выводам пришел Жан-Жак Руссо (1712—1778), женевский философ, педагог и писатель, поселившийся в Париже. Он не разделял философского оптимизма относительно прогресса. По его мнению, наука несет разделения: в научной революции способны участвовать лишь единицы, а большинство остается позади. Научный рационализм, культивирующий беспристрастную объективность, может затуманить «природное отвращение к чужой гибели или страданию». [758] Руссо считал, что знание стало слишком рассудочным, а нужно прислушиваться к «сердцу». Заметим, что он не отождествлял «сердце» с эмоциями: имелась в виду способность, чем-то напоминающая греческую «исихию», – способность молча внимать инстинктивным импульсам, которые предваряют сознательные слова и мысли. Следует слушать не только разум, но и этот робкий голос природы. Это важный противовес философам, которые хотя держать чувства под контролем разума. [759]

В своем романе-трактате под названием «Эмиль» (1762) Руссо попытался показать, как человеку можно привить такой подход. Важной составляющей его программы было самоопустошение, кеносис. Самолюбие ( фр . amour propre) держит душу в плену у самой себя и портит ум эгоизмом и высокомерием. Перед тем как ребенок достигнет разумного возраста, в нем следует вырабатывать иммунитет против властности. Нельзя ограничиваться одним лишь теоретическим образованием: должно воспитывать сострадание на практике. В результате человек не будет находиться под властью эгоизма. В его романе Эмиль уговаривает Софи (олицетворение Премудрости) выйти за него замуж, лишь выказав готовность отказаться от привязанности к ней: «Страх все потерять помешает тебе обладать чем бы то ни было». [760] При этом Руссо не обращал особого внимания на христианство, считая, что в христианстве Бог сделался проекцией человеческих желаний. Он искал «Бога» за пределами старых доктрин, будучи уверенным, что его можно найти путем кеносиса, сострадания и смиренного созерцания вселенной.

...

В научной революции способны участвовать лишь единицы, а большинство остается позади.