Биография Бога. Все, что человечество успело узнать

Тем не менее лет тридцать спустя немецкий философ Иммануил Кант (1724—1804) прочел Юма и словно очнулся от догматической дремоты. В «Критике чистого разума» (1781) он согласился, что наше понимание природного мира обусловлено структурой нашего ума и что невозможно достичь какого-либо знания о реальности, именуемой Богом и лежащей за пределами наших чувств. Мы не можем ни доказать, ни опровергнуть бытие Божье, ибо не существует надежных способов верификации. Хотя Кант воспринимал Просвещение как освобождение, его философия де-факто делала людей пленниками их собственных субъективных процессов мысли. Впрочем, Кант соглашался, что для людей естественно иметь идеи, выходящие за пределы их ума. Однажды он сказал своему слуге, что «разрушил догму лишь затем, чтобы дать место вере», [782] – хотя и не тратил времени на религиозные обряды и символы, которые поддерживают жизнь веры.

8 августа 1802 года Наполеон нанес визит Пьеру-Симону Лапласу (1749—1827), крупнейшему физику своего времени. [783] Протеже Д’Аламбера и поклонник Канта, он разделял их скепсис относительно возможностей человеческого разума. Обсуждая научные вопросы, он не упоминал Бога: не из-за враждебности к религии, а просто считая, что Бог – это одно, а физика – другое. Такое безразличие к вере было в новинку: ученые-первопроходцы начала Нового времени – Коперник, Кеплер, Галилей, Декарт и Ньютон – серьезно интересовались вопросами веры и считали Бога важным для науки. Лаплас же со своей «небулярной гипотезой» показал, сколь легко избавиться от Бога как объяснения вещей. В примечании к переизданиям своего популярного труда «Изложение системы мира» (1796) он высказал гипотезу, что солнечная система образовалась из разреженной туманности: из туманности сформировалось Солнце и планеты, а законы механики довершили остальное. Говорят, между Наполеном, который все еще удивлялся чудесам вселенной, и Лапласом состоялся такой обмен репликами. Наполеон риторически спросил: «Кто же Автор всего этого?» И Лаплас спокойно ответил: «Я не нуждался в этой гипотезе». [784]

Лишь немногие люди понимали, какой глобальный поворот совершается. В том же году, в котором Наполеон был у Лапласа, британский архидьякон Уильям Пэли (1743—1805) опубликовал книгу под названием «Естественная теология» (1802), сразу получившую широкую известность в англоязычном мире. Как и Лессий веком раньше, Пэли инстинктивно попытался воспользоваться аргументом от замысла как неопровержимым доказательством бытия Божьего. Он рассуждает: если бы в пустыне мы нашли часы сложной конструкции, мы бы сделали вывод о существовании часовщика, – так и сложное устройство природы указывает на Творца. Только сумасшедший может подумать, что часы возникли сами собой. Не менее смехотворно сомнение в том, что чудеса природы – сложное строение глаза, мельчайшие складки крыльев уховертки, соединения мышц и сухожилий руки – указывают на божественный замысел, в котором каждая деталь имеет свое уникальное место и предназначение. У Пэли получалось, что вселенная не просто похожа на механизм: она и есть механизм, созданный непосредственно

...

Лаплас считал, что Бог – это одно, а физика – другое. Такое безразличие к вере было в новинку.

Творцом. Нужды в изменениях и развитии нет. Бог сотворил каждое растение и животное в его нынешней форме, как о том говорит и Книга Бытия.

Сравнения Пэли были привлекательны в эпоху, когда набирала обороты Промышленная революция с ее интересом к машинам. Они делали идею Бога «легкой» (как и заповедовал Ньютон). Они были разумными, ясными и несложными для усвоения. Вообще, само представление о вселенной, работающей как часы, действовало как утешительное противоядие от страшных сказок Французской революции. На протяжении XIX века книга Пэли входила в обязательное чтение для студентов Кембриджского университета. Более полувека ее считали ориентиром ведущие британские и американские ученые. Она вызвала большой интерес у молодого Чарльза Дарвина (1809—1882).

Впрочем, не все были в восторге. Против рационализма Просвещения уже выступило движение романтизма. Английский поэт, художник и мистик Уильям Блейк (1757—1827) считал, что Век Разума нанес людям серьезный вред. Даже религия перешла на сторону науки, что способствовало отчуждению людей от природы и самих себя. Ньютоновскую науку эксплуатирует истеблишмент, который легитимирует ей социальную иерархию, подавляющую «низшие классы». В поэзии Блейка Ньютон (не вполне справедливо) стал олицетворением угнетения, агрессивного капитализма, индустриализации и нового государства с его эксплуатацией. [785] Однако подлинный пророк индустриальной эпохи – это поэт, а не ученый. Лишь он способен призвать людей к ценностям, утраченным в научную эпоху с ее попытками овладеть миром. Блейк говорит о слове Творца:

Грешных – оно позовет

Грустной ночной порою

И небосвод

Перевернет

Солнечной стороною! [786]