И все-таки, несмотря на модернизацию и поддержку капиталистического этоса, американская религия содержала и здоровую критику этой системы. В 1820-е годы евангельские христиане, желая ускорить наступление Царства, проводили энергичные кампании против рабства и эксплуатации, городской нищеты и пьянства. Они боролись за реформу пенитенциарной системы, образование бедняков и эмансипацию женщин. Они подчеркивали достоинство каждого человека, эгалитаризм и идеал неотчуждаемых человеческих прав. Эти христианские реформистские группы были одними из первых, кто способствовал тому, что эффективность, энергия и бюрократические возможности капитализма стали использоваться для некоммерческих проектов. Они учили людей планировать и организовывать свою деятельность, идти к четко очерченной цели. [821] Было широко распространено убеждение в том, что технологические усовершенствования в области транспорта, машиностроения, общественного здоровья, газового освещения и коммуникаций, позволяющие американцам овладевать окружающей средой, приведут и к нравственному прогрессу.
У Бога усматривали именно те добродетели, которые обеспечивают успех на рынке: хозяйственность, рассудительность, заботливость, умеренность и самодисциплину.
К середине XIX века, во многом благодаря деятельности евангельских христиан, Америка стала как никогда религиозной. Показателен рост численности конгрегаций: в 1780 году – около 2500, в 1820 году – около 11000, в 1860 – 52000. Иными словами, за восемьдесят лет цифра выросла почти в 21 раз! Сопоставим с общей численностью населения в Соединенных Штатах: в 1870 году – около 4 миллионов человек, в 1820 году – около 10 миллионов, в 1860 году – около 31 миллиона. Население выросло меньше, чем в восемь раз. [822] В Америке протестантство помогало людям против истеблишмента – тенденция, сохраняющаяся доныне. В наши дни в США трудно найти популярное движение, которое не было бы так или иначе связано с религией. А к 1850-м годам американское христианство взяло от Просвещения все, что ему было нужно, почерпнуло в науке уверенность и ощутило себя полностью приспособленным к новому миру.
Между тем в Европе заявил о себе новый тип атеизма, отличный от «сциентизма» Дидро и Гольбаха. [823] Если американцы сторонились интеллектуализма и, устрашенные Французской революцией, использовали христианство для проведения социальных реформ, то немцы, наоборот, вдохновлялись Французской революцией, которая воплотила идеалы Просвещения в программе, направленной на достижение справедливости и равенства. Социально-политическая ситуация в Германии исключала революционную деятельность, а после событий во Франции казалось более оптимальным изменить мышление людей, а не начинать с насилия и террора. Поэтому в 1830-е годы, в университетах начали выковываться интеллектуальные концепции, направленные против истеблишмента.
Многие из этих революционных интеллектуалов разбирались в теологии. В Германии теология была дисциплиной развитой и прогрессивной: из пяти выпускников каждые два имели богословскую степень и знали, что находятся в авангарде религиозных перемен. В конце XVIII века ряд немецких исследователей – в частности, Иоганн Эйхгорн (1752—1827), Иоганн Фатер (1771—1826) и Вильгельм де Ветте (1780—1849) – разработали новый подход к Библии. Они применили к Библии историко-критическую методологию, которая ранее использовалась для анализа античной классики. В результате выяснилось, что Пятикнижие не было написано Моисеем, но составлено как минимум из четырех разных источников. Это сулило принципиально новые подходы к откровению и религии. Другие молодые люди, наслушавшись Шлейермахера и Гегеля, горели желанием подтолкнуть диалектический процесс, описанный Гегелем, отменив реакционные идеологии и институты. Особенно возмущали их социальные привилегии клириков, а Лютеранскую церковь они считали оплотом ретроградства.