Биография Бога. Все, что человечество успело узнать

Я не призываю идеализировать прошлое. В каждую эпоху были свои фанатики и люди, которые не отличались богословской глубиной и интерпретировали религиозные учения с буквалистической незамысловатостью. Когда в свою бытность молодой монахиней я проявляла особенную бестолковость, наставница говорила мне, что я «глупышка, которая все понимает буквально». И в самом деле, буквалисты появились не вчера. Однако апофатический подход к Богу отнюдь не был маргинальным. Отцы-каппадокийцы, Дионисий Ареопагит и Фома Аквинский; раввины, каббалисты и Маймонид; аль-Газали, ибн Сина и Мулла Садра – все это выдающиеся авторитеты своих религий. И до Нового времени апофатика была ортодоксальной точкой зрения. Нынешняя концепция веры настолько иная, что апофатика нам дается с трудом: мешают усвоенные стереотипы. Будучи плоть от плоти своей эпохи, мы даже не осознаем этого и возводим свои идеи в абсолют. Мы думаем, что раз мы рационализируем веру и буквально понимаем ее положения, так поступали и до нас. Однако это двойной стандарт! Как замечает американский ученый Питер Бергер, о людях древности говорят: они были детьми своего времени, а потому их взгляды отличались социальной и политической ограниченностью, – но о себе почему-то не мыслят как о существах ограниченных. «Новозаветные авторы часто рассматриваются как носители ложных взглядов своего времени, а взгляды своего времени аналитики воспринимают как чистый интеллектуальный дар». [1044] Мы склонны думать, что «современное», значит, «лучшее». Безусловно, это так в области математики, физики и технологии, но далеко не факт, что это относится к более интуитивным дисциплинам, особенно к теологии. Основополагающие религиозные понятия мы стали понимать иначе, причем это сразу затруднило веру, поскольку «вера» для нас уже не «выбор» и «доверие», а интеллектуальное согласие с определенным тезисом (возможно, сомнительным). Религиозные лидеры часто тратят больше времени на создание доктринального единообразия, чем на внедрение духовных упражнений, которые сделают эти официальные «верования» живой реальностью в душах людей. Вместо того чтобы с помощью Писания идти вперед, вырабатывать новые подходы, ссылками на него оправдывают отсутствие прогресса.

Слова «миф» и «мифический» часто рассматриваются как синонимы «неправды», а «мистерия/тайна» – как симптом умственной слабости и пережиток старины, а не обрядовая инициация. Греческие отцы Церкви использовали слово «догмат» для обозначения истины, которую трудно сформулировать словами, которая постигается лишь через долгое погружение в ритуал, изменяется с каждым поколением (ибо понимание общины становится более глубоким). Нынче же на Западе догмат/догма – это «мнение, которое сформулировано как обязательное», а «догматик» – это человек, который «утверждает свои мнения высокомерным и безапелляционным образом». [1045] В греческом слове theoria мы видим не указание на «созерцание», но лишь «теорию», интеллектуальную идею, которая подлежит доказательству. Все это ярко иллюстрирует, что для нас религия есть то, что мы думаем, а не то, что мы делаем.

В прошлом религиозные люди были открыты самым разным истинам. Иудейские, христианские и мусульманские ученые с удовольствием учились не только друг у друга, но и у греков-язычников, которые приносили жертвы идолам. Утверждение о вечном конфликте между наукой и религией попросту неверно: скажем, в Англии начала Нового времени протестанты и пуритане благожелательно смотрели на науку и помогали ей развиваться. [1046] Мерсенн, который принадлежал к строгому направлению францисканского ордена, не только постился и молился, но и проводил научные эксперименты, а его математические идеи обсуждаются даже в наши дни. Иезуиты советовали молодому Декарту читать Галилея и увлекались наукой. Неслучайно иногда говорят, что первым научным коллективом было не Королевское общество, а Общество Иисуса! [1047] Однако с ходом времени уверенности поубавилось, а подходы закоснели. Фома Аквинский преподавал аристотелевскую науку, когда многие косились на нее с подозрением, и изучал иудейских и мусульманских философов, когда большинство его современников поддерживали крестовые походы. Однако после Тридентского собора Католическая церковь, заняв оборонительную позицию, превратила его теологию в такую жесткую систему, что сам Фома был бы в шоке. Протестантская доктрина о буквальной безошибочности Библии была впервые сформулирована в 1870-е годы Ходжем и Уорфилдом, когда научные методы библейской критики подрывали основу под «верованиями», принимавшимися за фактическую истину. Подобно новому и чрезвычайно спорному католическому учению о папской безошибочности, появившемуся в 1870 году, она выражала стремление к абсолютной надежности в эпоху, когда становилась очевидной утопичность этого воззрения.