Биография кота Василия Ивановича, рассказанная им самим

– Недаром же… Верно, что-нибудь да значит.

Я сделал еще шаг к ней.

– Ишь ты, ишь ты!.. – прибавила поджигательница Ульяна.

– А вот я возьму и поджарю его, – сказала другая женщина, Степанида, уж вошедшая в лета, косая и мало вообще даже с мужем своим говорившая.

И что ж? Злая эта баба в самом деле сунула меня к огню. Я опалил себе усы и обжег лапы.

– А? Что? Горячо?.. – спросила инквизиторша. – Поделом! – прибавила она, бросая меня на пол, – вперед не будешь заглядывать…

Смущенный и испуганный, я, осторожно переступая от боли, побрел по комнате и, выйдя в растворенную дверь в коридор, пошел куда глаза глядят. Идя не останавливаясь, я добрался до лестницы, ведущей в присутствие, и уже поднялся на первые ее ступени. Мне было так приятно, что холод от плит унял у меня жар в опаленных лапах. В эту самую минуту мимо меня шагал чиновник, с делами под мышкой, обернутыми в синий, сложенный пакетом лист бумаги. Это был живой молодой человек, белокурый, небольшого роста и смотревший козелком.

– А! Василий Иванович!.. – весело произнес он, потрепав меня. – Наше вам почтение… Очень рад с вами познакомиться. Пожалуйте за мною…

Он стал подниматься, но, пройдя ступени три, остановился и, повернувшись опять ко мне, проговорил:

– Кисенька, Васенька, Васиканьчик мой милый! Что ж ты остановился?.. Не идешь за мной?..

Я послушался и, карабкаясь по лестнице, доплелся до него. Он опять погладил меня. Тут мимо нас прошел хорошо одетый молодой человек.

– Пойдем, пойдем, – повторил тот, искоса взглянув на этого молодого чиновника, хорошо одетого. – Мы тебя определим на службу. Ты хочешь служить у нас? Ну да! Я уж по глазам сейчас вижу, что хочешь… И чудесно. А у нас, брат, служить важно!..

Наконец мы добрались до приемной. Там прямо открывалась целая анфилада департаментских комнат. Вдоль стены стояли шкапы, в которых виднелись дела. У окна расположен был длинный ларь, где хранятся щетки и всякий хлам, а в том числе стоит и покрытое ведро с квасом. На ларе сидел сторож, герой кавказский, которого лицо едва выглядывало из густых седых бакенбард. Мой патрон вошел и по-приятельски обратился к нему, указав на меня:

– Просится к нам на службу, – сказал он.

– Что ж? Можно, – одобрил сторож.

– А что, никого еще нет в отделении? – спросил мой вожатый.

– Никого, только один Андрусов.

– Ишь, шут, как рано приходит! С Малиновки отчеканивает!.. Почти что от Пороховых!.. Верст двенадцать, поди-ка, будет?.. Дворника или водовоза заставь месить грязь оттуда, за девять рублей – ни за что не пойдет?..

– Не пойдет! – медленно, как будто нагруженный чем и не поднимая головы, подтвердил сторож.

– А чиновник, тот пойдет!..

– Чиновник пойдет, – опять повторил служивый.

– Да вот штука-то, а ведь она замысловатая!.. – сказал снова мой покровитель и прошел дальше, а департаментский телохранитель, как сидел, не разгибаясь, подошел ко мне, взял мою особу к себе на руки, и потом, сев опять на свое место, начал водить рукою по спине моей и приговаривать:

– А грамоте знаешь, читать и писать умеешь? – спросил он.

Я стал мурлыкать.

– Ну, коли умеешь, так и хорошо. У нас, брат, больше ничего у тебя не спросят. Главное: никому не перечь, и все будет ладно.

– Это ты с кем тут разговариваешь? – спросил, входя в департамент, другой канцелярский чиновник, такой же молодой, белокурый и маленький, как и первый; да, впрочем, они все там, в Сенате, какие-то всё маленькие и белобрысики; Бог их знает, отчего не растут и не чернеют, пока состоят в этом письменном звании; секретари, те уже гораздо длиннее и чернее, а про обер-секретарей и говорить нечего: эти уже вытягиваются в вышину, как хмель или как горох. При этом они все еще как-то полнолицы; а насчет того, что одеты, так всегда с шиком, и в руках, для пущей важности, тросточка…

Вошедший сам снял с себя пальто и повесил его тут же, в конторке, которая отделена была перегородкой от приемной. Потом подошел к сторожу и повторил вопрос:

– С кем ты это тут разговариваешь? – произнес он.

– Как с кем, ни с кем! – не поднимая головы, бесцеремонно протянул инвалид и опять провел рукою меня по спине. – Растабарываю вот с Василий Ивановичем, – продолжал мой рыцарь. – На службу к нам в департамент располагает определиться.

– Что ж, милости простим… – приглашал вновь прибывший и, потрепав меня по бедру, сказал: – Васенька, Василий Иванович, милейший! Очень рад… Ишь, какой рыжий! Англичанин… Да-а! У нас, на Васильевском, нанимает комнату один англичанин, конторщик, тоже такой же красный… Не молодой уж, а забавный такой…

Тут пришли в департамент еще трое из канцелярской братии. Они были в поношенных и выгоревших от солнца шляпах, пальто и вицмундирах. Локти прорваны, черные отжившие брюки блестят, как стальные, полированные. Рубашка, или манишка сверх ее, грязная, желтая. Лица изнуренные, желтые. Но все вообще веселы, – не унывают!..

Они тоже сами повесили свои пальто и шляпы в конторке и один за другим подошли к глазевшему на меня собрату своему.

– В чиновники, господа, к вам хочет, – проговорил сторож, указывая на меня и обращаясь к новоприбывшим.