Биография кота Василия Ивановича, рассказанная им самим

Я вылез из-под печки на Божий свет и взглянул кругом… Молодая розовая денница заглядывала в растворенное окно нашей обширной комнаты, которая в одно и то же время представляла из себя и зал, и будуар, и гостиную, и столовую, и спальню, и кухню, – все! Зато чего же только тут не было, Боже ты мой милостивый!.. И шкафы, и шкафчики, и комоды, и сундуки, и посудинки; а о кроватях и говорить нечего: тех было, как в лазарете, – чуть не одна на другой стояли! И причем на каждой из них лежало по чете… И почти везде – молодая особа по женской части и лихой молодец подержанного разряда.

Наши солдатики вообще любят заводиться семьей под старость уже, перед чистой, и женятся непременно на молодых бабенках, крепко помня то, что «изрядный мужчина, пока ноги таскают его и усы еще ворочаются, все еще человек, не то что баба!»

Зато солдатику есть с кем в воскресный или праздничный день в гости пройтиться. Идешь себе, посматриваешь только на вычищенные свои сапоги и сторонишься от прохожих да от собак; а она-то впереди тебя выступает, словно пава, только платочком отмахивается. Фу-ты, пропасть, как хорошо!.. А и гости придут к тебе: «Милости просим, есть кому принять».

– Аннушка, – скажет, – дай-ка там чего-нибудь хорошенького нам с кумом, да погляди – там у меня, в поставце, есть золотоцветная.

Или, тоже вечером, устанешь, вернешься домой со службы, похлебаешь чего ни есть, потом помолишься Богу, вздохнешь и ляжешь, а тут к тебе, убравшись, придет хозяйка…

Я вспрыгнул на скамейку, а с нее на стул, и осмотрел комнату. Вот выпить, освежиться очень бы не мешало.

Банка, вон, со сливками, красуется за самоваром! Это дельно! Но как достать? – вот вопрос… Ну, не жалкое ли существо наш брат, зверь! Вот и лапы есть, да что с ними сделаешь в таком казусном случае!

– Экая ты анафема, душенька, позволь мне это сказать тебе… – проговорил я, смотря на склянку. Попытаюсь, впрочем, приподнимусь на задние лапы. Горло же у нее широкое.

Тю-тю-тю… Вот тебе и попытался! Бац, проклятая склянка боком о самовар – и половины ее как не бывало, словно саблей снесли! Оглянулся. Признаюсь: со страху в ту минуту поджилки заходили у меня! Думаю: отбарабанят меня чем-нибудь толстым за это, если видели! С живого сдерут кожу. Но, слава Богу, никто ничего не заметил! Часть сливок разлилась по столу… Ну, прах их возьми… Еще осталось довольно.

– Ну, теперь же прости ты, мать природа! Отведу же я свою душу!

Засунул голову в склянку, потянул… Фу, как хорошо! Так холодок и пробежал по всему телу. Отлично!

«Если приятно быть пьяным, – тогда же, отдохнув, подумал я, – то еще того приятнее опохмеляться!» После этого я пролез в окно между железными прутьями на улицу и в первый раз вышел на свободу из нашего казенного дома.

Первые испытания на воле

«Так вот он, Питер-то, где мы живем и о котором столько говору!.. – подумал я про себя, оглядывая окружающее и переступая с ноги на ногу по панели… – Так вот он, голубчик! Вон какими кругленькими камешками он убран… А сколько свету, какой оглушительный шум и трескотня, Господи Боже мой!.. Страшно ступить дальше!.. А домище-то наш какой: и конца ему нет! Что в нем делается?.. Я думаю, все стряпают, как у нас в квартире…»

В эту самую минуту мимо меня вез мужик муку в мешках, на телеге, в которую была запряжена старая ломовая пегой масти лошадь. Отживши свои годы, бедный мерин из сил выбился и стал… Работник, шедший сбоку, замахнулся на него вожжами и нукнул. Конь хватил, но ни с места…

– Ну-у! – закричал мужик и сильнее закрутил вожжами.

Лошадь еще понатужилась, но потом, поскользнувшись, упала на расшибленные свои коленки и, снова вскочив на ноги, рванулась…

– Нуу-оо!.. Неженка, тарахтах-тах-тах!.. – пуще прежнего завопил он и огрел вожжами несчастного пегаса, который только стоял с мутными глазами и часто водил осунувшимися ребрами. Пар столбом валил от него.

Работник снова замахал вожжами и благим уже матом заорал:

– Ну-уээ!.. Волк те ешь!..

– Не бей лошадь, мерзавец! – закричал издали какой-то молодой человек, высокого роста, в круглой шляпе и пальто нараспашку, поспешными шагами подходя к извозчику.

– Зачем ты, дурак эдакой, – запальчиво сказал он, – принуждаешь бедную лошадь везти, когда она не может?

Тут к месту сцены приблизились другие прохожие.

Работник, ничего не отвечая, со злыми, налитыми кровью глазами, принялся за свое.

– Ну-оо!.. – заорал он с остервенением на коня.

– Тебе говорят, осел ты эдакой! – воскликнул с негодованием барин и крепко схватил его за плечо.

– А что… Толкуете, сами не знаете что… – произнес крестьянин, отводя руку господина.

– Ах ты, каналья ты эдакая! – воскликнул этот, выйдя из себя. – Да я тебя велю сейчас взять в часть! Ты не знаешь, может, что есть закон, который запрещает нагружать воз сверх сил лошади. А у тебя, мошенник ты, девять кулей, – ведь это 81 пуд, кроме телеги, да телега весит сорок пудов, варвар ты эдакой… Эй, городовой!.. – махнул он родившемуся из-под арки полицейскому. – Вот это будет кстати… Я тебе покажу, любезный!.. – прибавил он.