Биография отца Бешеного

— Сюда будешь возить картошку и разгружать ее. Сам нагрузил двадцать корзин — сам разгрузил, затем собрал пустые корзины и вернул их в поле. — Понял?

— Вполне…

Когда мы подъехали к конюшне, нас встретил пожилой усатый конюх, который, получив от бригадира приказ выделить студенту телегу и помочь запрячь ее, вывел из конюшни настоящего тяжеловоза с таким огромным крупом, что на нем спокойно можно было играть в настольный теннис. Лошадь была коричневой масти, а на лбу у нее, как звездочка, белело пятнышко.

— Запрягал коды? — спросил конюх.

— Да как вам сказать…

— Значится, нет! — рассудительно вздохнул тот. — Так вот, гляди сюды…

— Ни слова не говоря, он принялся запрягать кобылу в телегу.

Когда он закончил, мне показалось, что я действительно освоил азы «водителя кобылы» и готов отправиться за картошкой.

— Погодь-ка, студэнт, шибко быстрый ты, однако! — усмехнулся он в свои прокуренные рыжие усы. — Когда закончите работать: это часов в шесть-семь будет, доставишь Невидимку сюды…

— Какую невидимку? — не понял я: мне и в голову не могло прийти, что такое огромное существо можно назвать невидимкою.

Видно, ее «крестный» был большим шутником…

— Каку, каку? Вот бестолочь-то навязали на мою головушку, — пробурчал тот. — Невидимка — вот она, — указала он на лошадь. — А завтрева, часам к десяти, приходь за ней…

— К десяти? — удивился я.

— А зачем раньше-то? Ты картошку будешь возить, а не землю: ее собрать сначала нужно-ть… И не забудь распрягать ее в обед: ей тоже поесть-попастись не мешат… — Он вздохнул, махнул безнадежно рукой и пошел по своим делам.

В этот день обедать ни мне, ни моей новой «подружке», не пришлось: с большим трудом я справился с корзинами, собранными и наполненными нашей группой. Эта работа оказалась для меня более интересной, нежели собирать картошку, выкапывая ее из земли, тем не менее к вечеру я буквально валился от усталости. Жадно проглотив ужин, я доплелся до кровати и мгновенно заснул. За ночь я полностью восстановил силы и был готов к новым подвигам на трудовом фронте.

К моему удивлению, работать на следующий день мне было гораздо легче: постепенно приобретались нужные навыки…

Пришло время обеда, и я уверенно распряг Невидимку, чтобы та попаслась на полянке, но потом что-то стукнуло в мою неугомонную головушку, и я решил прокатиться на ней верхом. О ее крупе я уже упоминал. А с Невидимкой, по всей вероятности, так никто до меня не поступал, и не успел я толком на нее взобраться, как та пустилась в такой бешеный галоп, что я намертво вцепился в ее гриву…

Не знаю, сколько времени Невидимка носила меня по полям и лугам, но, когда она остановилась у своей кормушки в конюшне, уже достаточно стемнело. По всей вероятности, животное проголодалось, оно знало, что голод не тетка, а со мной еще будет шанс расправиться.

За этот день мне, естественно, не было начислено ни одной нормы, а ребята, услышав мой рассказ, веселились до самой ночи. Несколько дней подряд я ходил, широко расставляя ноги, и, наверное, со стороны действительно напоминал кавалериста, как меня еще долго обзывали в группе…

Через несколько дней пришла телеграмма, срочно вызывавшая меня в деканат: мой слезный звонок тренеру дошел до его сердца, и он доказал руководству, что Доценко полезнее тренироваться, чем «крутить хвосты кобылам»…

Так позорно я сбежал с моей первой и последней уборочной: с той поры я всеми правдами и неправдами избегал этих принудительных сельскохозяйственных работ…

Учеба на первом курсе давалась мне относительно легко: особенно после того, как меня перевели в главное общежитие МВТУ. К первой сессии я пришел без единого хвоста. Да и экзамены я сдал без единой тройки, если не считать дифференцированного зачета по английскому, где мне выставили «хлипкую троечку». Вот что значит пропускать занятия.

Дело в том, что наша группа, как я уже говорил, была «рабочей» и ее формировали, невзирая на то, какой язык каждый учил в школе: немецкий, французский… И занятия у нас начались с изучения алфавита. Задав мне пару вопросов, преподавательница английского выставила мне досрочный зачет и освободила от занятий до экзаменационной сессии. Тогда я очень гордился собой, а когда пришло время сдавать сессию, я, не имея практики, с большим трудом сдал, едва не завалив, английский…

Из всех педагогов первого курса мне особенно запомнились несколько.

Наибольшее впечатление произвел профессор Фролов, читавший курс химии. В день сдачи экзамена он вошел в аудиторию, где находился весь поток первокурсников в ожидании экзамена. Профессор внимательно оглядел заполненные ряды, сверкая толстенными линзами очков, потом громко спросил:

— Если есть студенты, не получившие зачета по практическим занятиям, прошу покинуть аудиторию и сначала получить зачет, а потом прийти ко мне на экзамен. — Он сделал паузу, но никто не поднялся. — Превосходно! — Профессор довольно потер свои ладошки. — А теперь прошу подойти ко мне тех студентов, кто хочет получить «удовлетворительно»… Смелее, смелее, — подбодрил он.

Человек десять поднялись и не очень уверенно приблизились к его столу.