И меня осенило: Наташа! Она уговорит своего отца, который ее обожает, предоставить для Высоцкого «Чайку». Наташа взяла с меня слово провести, кроме нее, еще трех ее подруг и пообещала «уломать» отца. Я гордо объявил нашему профоргу, что добыл для Высоцкого «Чайку», которая не только привезет его, но по окончании его выступления доставит туда, куда тот захочет.
Не знаю как, но слух о том, что на вечере будет Высоцкий, просочился едва ли не накануне праздничного вечера. Загудел, словно потревоженный улей, не только наш факультет, но как будто и весь университет. Какие, к черту, занятия: все рыскали в поисках лишнего билетика, а ко мне приставили троих крепких ребят, пресекавших все попытки контакта со мной жаждущих незнакомцев. В те дни у меня столько появилось «самых близких людей», что мне спокойно можно было выдвигать свою кандидатуру если не на пост первого секретаря райкома партии, то уж на место секретаря парткома факультета. Сколько же на меня тогда обиделось народу!..
Несмотря на то что в первом отделении были неплохие номера, принимавшиеся всегда на «ура», в этот раз они получали «дежурные» аплодисменты: все ожидали второе отделение, и когда я объявил антракт, зал взорвался такими овациями, словно на сцене появился, скажем, Аркадий Райкин.
Высоцкий был аристократически точен. Увидев меня, он развел руками:
— Ну, старик, удивил! Я и про «Волгу»-то не очень верил, но чтобы «Чайка»…
— Володя, а вы бы не смогли попеть чуть побольше… — Я решил воспользоваться его благодушным настроением, но Высоцкий нахмурился, и я тут же добавил: — «Чайка» вас будет ждать до конца и отвезет, куда скажете!
— Да Бог с ней, с «Чайкой», Виктор! — махнул он рукой.
Я подумал, что он не соглашается, и пришла пора напомнить о том, что его просьба выполнена:
— Между прочим, мы и водки прикупили…
— И много? — с серьезной миной спросил он.
— Два литра…
— Два литра? — Он усмехнулся. — Да это ж только на полчаса хватит!
— А мы «гонца» пошлем! — серьезно вставил я.
— Господи! — воскликнул Высоцкий. — Да шучу я! Вот стакан, возможно, я выпью, для бодрости!
— Сейчас?
— Ну!
Я налил стакан водки, пододвинул к нему бутерброды. Он сделал несколько глотков, нюхнул бутерброд, потом довольно крякнул и взмахнул рукой:
— Я готов петь! Объявляй!
Вместо тридцати минут он пел более двух часов. Такого трудягу на сцене я никогда не видел ни до, ни после. Зал был забит битком: сидели не только на дополнительно поставленных стульях, но и на полу в проходах. Каждая песня сопровождалась такими овациями, что казалось, стены сейчас рухнут. А Высоцкий, словно улавливал дыхание и эмоции зала, и со стороны казалось, что выступает он играючи. Но мы за кулисами видели, как пот в буквальном смысле ручьями лил по его лицу, на глаза легла усталость, но стоило ему выйти на сцену, как они вновь освещались каким-то блеском, и никто из зрителей не замечал этой усталости. Бурная реакция зала его вдохновляла…
Казалось бы, наше общение было кратким и деловым: один разговор до концерта, второй — перед самым концертом, но в моей душе эти минуты оставили особый след. Более наши судьбы не пересекались никогда, но еще одна встреча была.
Произошла она за несколько дней до его смерти. В то время я работал на картине «Экипаж», снимавшейся под названием «Запас прочности» режиссером Александром Миттой. Мы ехали куда-то с директором картины Борисом Криштулом. Борис Криштул был легендарной личностью. На картине популярна была такая присказка: «Криштул оплачет!»
Зайдет речь о деньгах, которые требуются для каких-то закупок по смете картины, а в ответ несется эта фраза, родившаяся из комичной оговорки Александра Митты, сказавшего однажды вместо «оплатит», «оплачет». Надо заметить, что Криштулу действительно довольно часто приходилось оплакивать затраты по картине…
Так вот, едем мы по Садовому кольцу и останавливаемся у светофора на площади Восстания, у высотного дома. Я сидел с водителем и глядел по сторонам. С моей стороны рядом с нами остановился «Мерседес» бежевого цвета. По тем временам таких машин ходило по Москве не очень много — не то что сейчас. Мне нравился «Мерседес», и, скользнув глазами по машине, я вдруг увидел за рулем Высоцкого.
— Володя, здравствуй! — радостно закричал я и, растерявшись от необычной встречи со своим кумиром, не заметил, что обратился к нему на «ты».
— Привет!.. — отозвался он, не очень уверенно глядя на меня и пытаясь вспомнить, откуда ему знакомо мое лицо.
— Я Доценко Виктор, помните свое выступление в МГУ, с «Чайкой»? — нисколько не обидевшись, напомнил я.
— Два литра водки? — Он улыбнулся. — Помню. Как дела? — Голос был каким-то тусклым, усталым.
— Нормально. А я слышал, что вы с Мариной во Франции…
— Не пускают: души рвут и мотают, гады! — со злостью, но очень уставшим голосом ответил он.
— Ничего, все образуется… — мне так хотелось поддержать его.
— Надеюсь…
— Вы могли бы дать мне автограф?
— Конечно! — он вытащил свою фотографию, но в этот момент светофор дал зеленый свет, он протянул мне фото. — Потом подпишу… как-нибудь!
Я взял фото и крикнул вдогонку: