Биография Воланда

Под выходной день члены «Коммуны» выезжали обычно на приобретенную нами дачу на станции Кучино. Нередко, кроме членов «Коммуны», приглашались и посторонние гости — артисты, цыгане, танцоры.

Приезжая на дачу, мы, если был теплый день, раздевались и в трусах шли работать в сад или огород. Работа эта носила символическое значение. При организации «Коммуны» я исходил из облагораживающего влияния физического труда, ввел этот своего рода ритуал в неписаный статут нашей «Коммуны», и ему обычно подчинялись как члены «Коммуны», так и гости.

Проработав в саду, мы, продолжая оставаться раздетыми, шли в помещение и садились за ужин. Я выносил из своей комнаты приготовленные мной лично специальные спиртные напитки, и по моему приглашению присутствовавшие приступали к еде и выпивке.

За ужином мы танцевали, пели похабные песни, вели эротические разговоры и демонстрировали имевшийся у меня специальный альбом с порнографическими карточками. Носило все это характер оргии, и некоторые присутствовавшие иногда напивались до невменяемого состояния.

После ужина большинство мужчин и женщин вместе шли в баню. Бывали случаи, когда эти коллективные посещения бани устраивались два раза в вечер. Иногда попойка продолжалась и в бане, в предбаннике, куда выходили время от времени желавшие выпить.

Вопрос: Для чего вами устраивались эти отвратительные оргии?

Ответ: Прямых эротических целей я вначале не преследовал. Поддавшись охватившим меня мистическим настроениям, я ввел эти «ритуалы» в поисках более высоких, упрощающих взаимоотношения полов, форм общения мужчин и женщин. В дальнейшем, однако, они уже сами собой вылились в описанные мной аморальные оргии. И я, потеряв ощущение грани между мистическим и реальным миром, скатился в болото разврата[121].

Отнюдь не думаю, что все, что заявлено в протоколе 1937 года, является объективными данными, а способ их получения вызывает много вопросов. Но легенда о сексуальной одержимости «Воланда» и изощренных оргиях становится отправным пунктом опасного сочинения Булгакова. Ведь писатель может использовать и слух, и сплетню, и порочную информацию как эффектный момент для биографии литературного героя, источник которой не важен читателю и навряд ли будет когда-то известен.

С другой стороны, гимнософисты из спецотдела, если они там действительно были, не считались бы в СССР преступниками. Тем более что хождение голышом они практиковали в закрытом пространстве, и в общем-то даже бане, где это уместно. И кроме того, в те же времена в центре Москвы, в двух шагах от Кремля, на Пречистенской набережной, рядом с уличной амфитеатром-купелью храма Христа Спасителя в конце 1920-х — начале 1930-х годов ХХ века существовал общедоступный нудистский пляж.

Но обратим внимание на одно действие, описанное в допросе подчиненного Глеба Бокия, — сотрудника 2-го отделения Спецотдела НКВД Н. В. Клименкова. Пусть внешне оно и не самое сенсационное, но вполне в духе времени и сталинской безбожной пятилетки. Вот что говорил арестованный:

«Спящих же в пьяном виде часто „хоронили“ живыми, однажды решили похоронить, кажется, Филиппова и чуть его не засыпали в яме живого. Все это делалось при поповском облачении, которое специально для „дачи“ было привезено из Соловков. Обычно двое-трое наряжались в это поповское платье, и начиналось „пьяное богослужение“»[122].

Подобного рода акции больше напоминали антирелигиозные действия и были вполне в духе времени. Возможно, поэтому «пьяное богослужение» никоим образом не было вменено Бокию в вину и в его деле проигнорировано.

2

Воланд приезжает в булгаковскую Москву как посланец небесной прокуратуры и так, собственно, себя и ведет. В его речи присутствуют властные, категорические интонации, жесткие обвинения и, конечно же, презрение к собеседникам. Он знает все про всех. И гипнотически на всех действует. При этом персонаж обладает невероятным обаянием, и трудно назвать этого мистера Зло собственно злом как таковым. Он живое воплощение, притягивающее таинственными качествами, которые указывают Берлиозу и Бездомному на посвященность «прохожего» в вопросы, выходящие далеко за компетентность обычного или даже осведомленного человека.

Он провидит смерть Берлиоза, прикинув буквально на пальцах его гороскоп и анкетные данные. Ему ведомо, что Бездомный-Понырев угодит в психиатрическую клинику! Он более Понтия Пилата разбирается в милосердии и тонкостях фатальных обстоятельств.

Такая яркая живость образа кажется невозможной без образца для ее написания. Но близкий Булгакову С. А. Ермолинский, как будто бы со слов автора, вспоминал, что Михаил Афанасьевич говорил: «…У Воланда никаких прототипов нет. Очень прошу тебя, имей это в виду»[123].