Биография Воланда

Но вспомним вновь встречу на Патриарших и приведем описание портрета главного персонажа романа: «По виду — лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой».

Если взглянуть на портреты Глеба Бокия разных периодов времени, то помимо знакомых черт, в том числе и своеобразного «прикуса», можно заметить некоторые особенности[124]. На портрете 1918 года он еще революционер-идеалист, член военно-революционного комитета. А на втором он уже глава ВЧК. Первый и второй портрет разделяют несколько месяцев — но между ними и происходит рождение того, настоящего Воланда. К этому «возмужанию» приводит убийство Каннегисером 30 августа 1918 года главы Петрочека М. Урицкого. Уже 2 сентября 1918 года глава ВЦИК Яков Свердлов объявляет красный террор по всей территории Советской республики.

Глеб Бокий, как заместитель покойного Урицкого, становится главой Петрочека и проводит в жизнь программу, обозначенную постановлением Совнаркома: «обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью», «освобождение от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях», «подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам»[125].

Это для Глеба Ивановича не только время расстрелов, но и экспроприаций ценностей, которые необходимы идеям Ленина и Коммунистическому интернационалу, разворачивающему программу революций по всей Европе. Эти, как правило, драгоценности, зашитые в дно чемоданов, переправляли коммунистам Европы.

«Переговорив с Владимиром Ильичом, мы пришли к заключению, что пяти миллионов мало, что нужно увеличить отправляемую сумму до 20 миллионов франков (приблизительно 1 миллион ф/с). Соберут ли сразу такую сумму, неизвестно»[126], — писал Ян Берзин Григорию Зиновьеву. Вот это «соберут ли сразу» — то есть золото, алмазы и другие драгоценные камни — и должна была обеспечивать петроградская ЧК, которой в конце 1918 года руководил Бокий.

Маргарита Ямщикова, близко знавшая этого человека, писала:

«Он не говорил мне о том, как и много ли подписывал смертных приговоров сам, и я умышленно, из деликатности, не спрашивала, особенно после того, как у нас был разговор о присутствии при расстрелах по приговору ЧеКа.

Я тогда, помню, спросила:

— Скажи, где это происходит? В здании или где-нибудь за городом?

Разговор шел уже в Москве, где ЧеКа помещался на Лубянке. Он отвечал: в здании.

— Скажи, и ты… ты бываешь на них?

Он смотрел мне прямо в глаза, не пряча взгляда. Мне вспомнились рассказы товарищей о его жестокости, проявлявшейся к полицейским агентам и шпикам. Голос его звучал твердо:

— Я присутствую при расстрелах для того, чтобы работающие рука об руку со мною не смогли бы говорить обо мне, что я, подписывающий приговоры, уклоняюсь от присутствия при их исполнении, поручая дело другим, и затыкаю ватой уши, чтобы не расстраивать нервы»[127].

Бокию доверят самые секретные и очень конфиденциальные операции, в которых утечка информации должна была быть исключена. Он пользуется личным доверием Ленина, который, видимо, не забывает опасных дней начала июля 1917 года, когда и его жизнь зависела от действий Бокия, а верные Временному правительству войска заняли особняк Кшесинской.

Булгаковское «рот какой-то кривой» становится еще более очевидным на фото комиссара госбезопасности 3-го ранга Бокия с удостоверения для прохода в центральный аппарат НКВД СССР. Здесь он уже имеет за спиной опыт самого разного порядка, хотя если сравнивать с первым портретом — это человек уже без всяких иллюзий.

Заметим, какие бы претензии НКВД ни предъявлял Бокию в 1937 году, при жизни Дзержинского он пользовался безграничным доверием первого главы чекистов и по его приказу составлял специальные списки сотрудников аппарата, с указанием их политических пристрастий, принадлежности к левой или правой оппозиции в партии.

Но если иметь в виду пристрастия самого прототипа, то он был личностью аскетической. Спал на простой кровати. Обходился только служебной одеждой. Но, конечно, всегда гладко выбрит. И, конечно, брюнет. Обратите внимание на брови — они действительно одна выше другой.