Биография

Я сидел на веранде, куда Анна Владимировна вынесла квадратный стол и три стула. «Похуже», — так объяснила она. Но и без объяснения было ясно — хуже этих стульев и быть не может: их давно полагалось или выбросить, или пустить на растопку. Однако по каким-то известным лишь ей причинам Анна Владимировна не расставалась с ними. От одного лишь прикосновения стулья издавали жалобный скрип. Два из них прежде стояли в комнате, повернутые сиденьями к стене, третий находился на кухне — на нем возвышалось пустое эмалированное ведро с деревянной крышкой, пахнувшей квашеной капустой. Одним ухом я ловил скрип стула, другим слушал Анну Владимировну, уговаривавшую Дашу съездить на денек в октябре — ноябре в Коломенский район, где осенью дешева капуста, самая хорошая для квашения. Даша отвечала уклончиво, и я радовался этому — не хотелось разлучаться с ней даже на день. Анна Владимировна продолжала нахваливать коломенскую капусту, расписывала, какая она белая и упругая, какие вкусные получаются из нее щи, а я говорил сам себе, что до осени еще ждать и ждать; если Даша согласится сейчас, потом можно будет сослаться на какие-нибудь неотложные дела.

Квадратный стол был под стать стульям — облезлый, расшатанный. Под одну ножку Анна Владимировна положила сложенную вчетверо газетную полосу, но стол все равно покачивался. На нем, словно пожарная каска, сиял самовар, издававший слабый, похожий на комариный писк; тоненькой струйкой вырывался пар, пахло древесным углем и еще чем-то, очень хорошим и очень приятным.

— Починила, — похвастала Анна Владимировна, перехватив мой взгляд. — Десятку содрали. И сразу же спросила: — Лизка, ваша вахтерша, про меня ничего не рассказывала?

— Ничего. — Я не хотел сплетничать.

— Ведьма, — пробормотала Анна Владимировна. — Все про всех знает, а откуда — не понять.

— Верно говорят, что она была женой Никанорыча?

— Есть такой слушок. Я в те годы маленькой была, не все понимала.

Был предвечерний час, когда солнце еще держится на безоблачном небе, но уже не печет, когда все: дома, деревья, пыль на дороге — становится рыжеватым, когда появляется желание думать только о хорошем, возвышенном, что, может, сбудется, а может, так и останется мечтой, когда душа спокойна и в голове нет ни одной дурной мысли. В такие мгновения рождаются дерзкие планы. Я уверял себя, что они обязательно осуществятся. Отчетливо сознавая, что я не образец, мне хотелось быть добрым, честным, отзывчивым. Я мысленно протягивал руку недоброжелателям, которые есть у каждого человека, просил прощения у тех, кого обидел сам. И тогда перед моими глазами почему-то вставал тот немец. Кроме Болдина, я никому не рассказывал о нем, однако продолжал вспоминать его и чувствовал — так будет всегда.

Позолотив напоследок край неба, солнце скрылось. Стало прохладно, пополз туман, начали кусать комары.

— К дождю, — пробормотала Анна Владимировна и, прихлопнув на оголенной руке комара, пригласила меня и Дашу в комнаты.

Я предложил Даше пройтись.

Выбирая улицы потемней и попустынней, мы побрели по узеньким тропкам, проложенным вдоль заборов, часто останавливались, чтобы поцеловаться.

— Тебе еще не наговорили на меня? — вдруг спросила Даша.

— А что мне должны были наговорить? — Я вспомнил разговор с Лизкой и подумал, что в Дашиной жизни действительно что-то есть или было.

Она не ответила мне, а допытываться я не стал — не хотел обижать Дашу.

Улица, на которую мы свернули, начала расширяться, незаметно спускаясь к водоему с клубившимся над ним туманом. Я еще не видел воду, но сырая прохлада и запах тины указывали на то, что где-то очень близко пруд. На фоне беззвездного неба проступала белая колокольня. Через несколько минут, когда мы, перейдя трамвайную линию на Большой Черкизовской, очутились на берегу огромного пруда, перед нами открылась церковь. К ней вела прямая, обсаженная деревцами дорога, взбиравшаяся на возвышенность. Близость церкви и расположенного позади нее кладбища вызвали в душе то особое состояние, которое почти всегда возникало во мне на погостах и вблизи храмов. Несколько минут я молча созерцал церковь, вглядывался в нечетко темневшие кресты на могилах и надгробья, потом пошел вместе с Дашей по обсаженной деревцами дороге. Под ногами шуршала щебенка, с тихим шумом скатывались камушки.