Биологическое обоснование пессимизма

Действительно, трудно сомневаться, что чем выше, больше развита духовная жизнь, тем более человеку доступно возможное на земле счастие; ведь высшее духовное развитие есть наиболее полное совершенное развитие жизни, а потому наслаждения, сопряженные с высшей духовной жизнью, могут если не превышать, то равняться страданиям70.  Если мы согласимся, что социальные, интеллектуальные, эстетические чувствования поровну состоят из страданий и наслаждений, то должны будем согласиться, что у громадного большинства человечества, в виду того, что эти чувствования играют сравнительно малую роль в их жизни, сумма страданий неизмеримо превышает сумму наслаждений.

Одно из распространенных заблуждений состоит именно в том, что переоценивают субъективное значение высшей психической деятельности и мало придают значения органическим страданиям и наслаждениям. Как бы ни был высоко развит человек, для него всегда почти все будет составлять его организм и его половая жизнь, потому что все, что непосредственно вредно и полезно организму, сопряжено с интенсивнейшими страданиями и наслаждениями. В самом деле: напр., унижение отечества причиняет гражданину сравнительно небольшое страдание, потому что непосредственно не опасно для его жизни; дурно сваренное блюдо, напротив, вызывает усиление разрушения организма и потому сильнейшее страдание. Это так ясно, что не нуждается в доказательствах; правда, правильное понимание причины человеческих страданий разрушает общепринятые иллюзии о возвышенности человеческой природы; пусть фарисеи обвиняют меня в материализме; на такое обвинение я могу отвечать указанием на мою работу: „Нравственность душевно-больных “ (Вопросы философии), в которой я указал на значение идеалов в нашей жизни. Поэты более всех виноваты в переоценке значения высшей психической жизни; только Л. Н. Толстой имел смелость указать на действительное значение высших и низших чувствований. В своем лучшем романе „Война и Мир“ (стр. 209) он говорит: „Настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда“71. Действительно, почти для всех наука, искусство, общественная деятельность не возбуждают существенного интереса; это одно из украшений жизни, источник приятных, но, к сожалению, очень слабых чувствований.

Сошлюсь на общеизвестные исторические примеры: Бэкон и Лейбниц, не смотря на то, что, в силу их гениальности, могли более, чем другие, жить высшими духовными интересами, так любили материальные наслаждения, что замарали себя жадностью к деньгам. Деньги в жизни ученых имеют настолько роковое значение, что Прусское правительство для привлечения лучших профессоров в свои университеты не пожалело денег; оно не ошиблось в своем расчете, потому что и для процветания науки так же, как и для ведения войны, нужны, во первых, деньги, во вторых — деньги и в третьих — деньги. В 1884 году я многократно слышал выражения удивления немецких профессоров по поводу отказа одного немецкого профессора от кафедры в одном из университетов Северной Америки с жалованием в двадцать тысяч долларов; этого профессора восхваляли, как героя, как патриота; между тем он был состоятельный человек и получал хорошее вознаграждение на родине. Но лишние десять тысяч долларов для большинства обладают страшной силой. К сожалению, для самых великих ученых наслаждения, покупаемые за деньги, более интенсивны, чем интеллектуальные, потому что первые непосредственно вытекают из „инстинкта самосохранения“, то-есть имеют непосредственное значение для существования организма, усиливая процессы жизни. Хорошая пища, хорошее жилище, пребывание во время каникул в лучших, наиболее здоровых уголках мира, действительно приятны, потому что увеличивают жизнь.

Тоже самое следует сказать и об интересах поэзии, живописи, вообще искусств. За исключением очень немногих лиц, одаренных крайне живым художественным чувствованием, эстетические чувствования играют ничтожную роль; наши эстетические наслаждения так слабы, что даже в столицах театры не могут обходиться без значительных казенных субсидий. Конечно, я вполне согласен, что государства должны приносить жертвы для поддержания национальной сцены, но нельзя отрицать, что, напр., парижане и многочисленные иностранцы, посещающие Париж, так мало ценят наслаждения, доставляемые хорошей сценой, что без денег, сбираемых со всех граждан, эти театры не могли-бы существовать72.