Бирит-нарим (СИ)

   Лабарту улыбнулся, не чувствуя ни удивления, ни разочарования. Прошло, должно быть, уже две тысячи лет с тех пор как он приплыл сюда... Людская память коротка, неужели ты и правда надеялся, что кто-то помнит о нем?

   -- Спасибо тебе, Тини.

   Она поклонилась в ответ.

   Всего одиннадцать лет, что будет с ней дальше? Слепая... Сейчас мать заботится о ней, но кто знает? Мне было двадцать, когда родители отправились странствовать, и двадцать пять, когда обрушилась беда. Кто поможет полукровке, когда она останется одна?

   -- Как мне отблагодарить тебя? -- спросил он, стараясь говорить легко. -- Ожерелье из раковин -- красивое, но я могу подарить тебе браслеты и серьги, которые носят дочери богатых людей в Аккаде.

   Тини засмеялась.

   -- Ты добрый, но это ни к чему. Здесь, на холме, не нужны ни золото, ни медь.

   -- Я знаю, что подарить тебе! -- воскликнул вдруг Лабарту и засмеялся вместе с ней. -- Я приведу тебе жертву, чья кровь чище утренней росы!

   -- Не надо. -- Тини протянула руку и остановилась. Словно хотела прикоснуться к нему, но натолкнулась на невидимую преграду. -- У меня достаточно крови. И не бойся за меня. Ничего со мной не успеет случится. Я умру, не дожив до семнадцатой весны.

   -- Ты не можешь знать! -- возразил Лабарту. -- Ни одно гадание не бывает точным, и...

   -- Я знаю. -- Девочка опустила руку. -- Это дар нашей крови, передающийся от хозяина к обращенным. Этот дар передался и мне. Я знаю.

   Пророческий дар? Вот свойство их линии крови?.. Так же как я могу менять мысли и чувства других, она может видеть будущее?

   -- Мама тоже знает об этом, -- продолжала Тини. -- Она боится. Но меня с раннего детства растила не она, а мудрые люди, и я не боюсь смерти.

   Листья пальм едва приметно качались на ветру, синяя гладь моря смыкалась с небом, воздух был полон запахами трав.

   -- А ты скажи ему, -- заговорила Тини, -- что вам не победить. Их слишком много, а вас слишком мало. Тебе не выстоять против захватчиков, они заполонят всю землю.

   -- Нет, ты ошиблась, -- ответил Лабарту и улыбнулся. -- Я из Аккаде, но я никогда не воюю. Ты ошиблась.

   Ты еще очень молода, вот что он хотел добавить. Дар твой слабый, и ты не видишь ясно. Ты будешь жить долго, многие сотни лет.

   Хотел сказать, но сдержался.

   -- Да? -- Тини нахмурилась. В голосе сквозило недоумение. -- Но я чувствовала окровавленный меч в твоей руке и жажду битвы -- в твоем сердце.

   -- Нет, -- повторил Лабарту. -- Жажда битвы -- не для меня. Но скажи... Внизу, на площади, безумная жрица Энки предсказывает, что вот-вот начнется новый потоп. Видишь ли ты эту беду?

   -- Потопа не будет, -- сказала девочка и поднялась на ноги. -- Как можно предсказывать такую глупость? Год будет хорошим и урожайным и здесь, на Дильмуне, и в стране черноголовых. Потопа не будет.

3.

   Одинокий светильник горел в углу, освещая узкую комнату. Город заполонили торговцы из Шумера, Магана и Мелуххи, и из других стран, названия которых и выговорить-то сложно. В гостевом доме едва нашлось место для Лабарту и Син-Намму, рабы же и гребцы ночевали во дворе и на пристани.

   И лишь Нидинту все еще сидела в комнате, расчесывала волосы Лабарту.

   Гребень скользил с трудом. Соленый ветер спутал длинные пряди, и Лабарту не мог вспомнить, когда причесывался в последний раз. В Лагаше? Или позже, уже в море?

   -- Как бы я хотела, чтобы у меня были такие волосы! -- тихо проговорила Нидинту. Движения ее были медленны и осторожны -- боялась, должно быть, случайно вырвать волосы, причинить боль. -- Длинные, черные и волнистые...

   -- У моей матери были такие волосы, -- отозвался Лабарту. -- Говорили, что я очень похож на нее.

   -- Значит, она была очень красивой, -- сказала Нидинту, и в голосе ее сквозила улыбка. -- Наверное, только красивых женщин превращают в экимму. Если бы я была такой же, мой прежний господин, Илку...

   Она замолкла и замерла. Лабарту обернулся.

   Нидинту сидела, закрывая рот ладонью, словно в надежде вернуть вырвавшиеся слова. В глазах ее, огромных и темных, бился страх, и в такт ему колотилось сердце, так громко, что казалось -- сейчас выскочит из груди.

   Она хотела стать экимму. Хотела, чтобы Илку оживил ее своей кровью.

   Лабарту отвернулся, и Нидинту, помедлив мгновение, вновь начала расчесывать его волосы.

   Жертвы... Нужны лишь для того, чтобы поить нас своей кровью, но не успеешь оглянуться -- а в твоем сердце уже нашлось место для них, жалеешь их и о них заботишься. А потом приходит жажда, и ты не можешь сдержаться и убиваешь их. Вот почему я не держу жертв, Илку. Вот почему.

   -- У Илку нет детей сердца, -- сказал он. -- Думаешь, в красоте тут дело?

   -- Я..., -- начала было Нидинту, но Лабарту оборвал ее.

   -- Если бы дело было в красоте, экимму было бы не меньше, чем людей.

   Хотел продолжить, но осекся. Что сказать ей? Неужели рассказать то, что сам Илку рассказал ему как-то утром, на рассвете, после охоты?

   В ту ночь они убили молодого воина, возвращавшегося с царского пира. Он был пьян, и они запьянели от его крови. Лабарту спросил, а Илку стал отвечать и, начав говорить, не смог остановиться.