Бирит-нарим (СИ)

   -- Я подумала, ты умнее, -- проговорила хозяйка Дильмуна. Голос ее был тих, но в каждом слове звенел гнев. -- Но я ошиблась. Из-за таких, как ты и случилась резня в Шумере. И, быть может, именно из-за тебя!

   Ярость вырвалась наружу, вспыхнула мириадами искр. Лабарту на миг закрыл глаза, крепче сжал кулаки.

   -- Нет, не из-за меня, -- сказал он, раздельно и четко. -- Я знаю из-за кого, а тебя не было там, потому молчи. И не тебе осуждать меня, не тебе говорить, что я безрассуден. Не ты ли подарила любовь смертному и родила ребенка, зная, что ему суждено быть ущербным?

   Зимри-Айя встрепенулась, словно хотела вскочить, но потом уронила руки на залитый вином стол и еле слышно сказала:

   -- Уходи. Я не хочу говорить с тобой.

   И от этих слов гнев погас. Вновь стало тихо вокруг: знойный полуденный воздух, богато убранный двор, журчащая вода... И посреди двора женщина с опущенным взглядом молча ждет, когда уйдет чужак, бросивший в лицо обидные слова.

   Она еще так молода, не старше Илку... И в крови у нее пророческий дар, а ребенку ее грозит смерть. Я не должен был...

   -- Прости, -- сказал Лабарту. -- Я не хотел говорить жестоких слов. Я жду корабль из Магана и потому не могу немедля покинуть твою землю. Но обещаю -- буду пить кровь только своих жертв.

   -- У тебя и жертвы есть, но ты убил человека на улице? -- Зимри-Айя покачала головой, по-прежнему не поднимая глаз. -- Я разрешила тебе пить кровь на Дильмуне и не отказываюсь от своих слов. Но не убивай на моей земле, прошу.

   Она меня боится. От этой мысли стало неуютно и захотелось поскорее оказаться на пристани или в гостевом дворе, среди шума и суеты. Среди людей, которые ничего о нем не знают. Я много старше ее, я жил до потопа и резни, и ей страшно.

   -- Ты -- хозяйка этой земли, и я рад, что ты не отказываешь мне в гостеприимстве, -- проговорил Лабарту. -- Но и я не отказываюсь от своих слов. Людям Дильмуна нечего меня опасаться.

4.

   -- Тебе не стоило ходить туда, господин, -- сказал Кури, когда они спустились с холма.

   Лабарту кивнул.

   За всю дорогу до Дильмуна он и пары слов не слышал от Кури, но утром тот заговорил, и вот теперь -- снова.

   И верно, надо было послушать его... Что из того, что он раб и человек? Надо было.

   Городские улицы сегодня казались особенно душными и пыльными, а небо над головой словно подернулось дымкой. И воздух был полон запахами: потных тел, курящихся благовоний, умащений, уличных отбросов, свежего хлеба и теплого пива... Запахи людей, запахи смерти.

   Вот как ты прощаешься со мной, благословенная страна?

   Скоро три корабля Татану покинут причал Дильмуна -- солнце еще не успеет перейти зенит, когда они отправятся в путь. Груженые медью поплывут возвратным путем, мимо пустынных берегов, мимо разрушенного временем Эреду, и дальше, на веслах, вверх по течению Тигра...

   Но из трех рабов, даров Илку, вернутся лишь двое.

   Кури прав. Я не должен был...

   Но если уж решил что-то сделать -- то как отступить? И потому утром Лабарту отправился на холмы, что за городом, в жилище знахарей, чтобы забрать у них Адад-Бааля и увести домой, в Аккаде.

   Но еще издалека понял, что не суждено.

   Ни рассветные лучи, ни соленый ветер не могли скрыть запаха болезни. Он струился в воздухе, словно тень, и хотелось повернуться и уйти прочь. Но Лабарту поднялся на холм и под навесом из пальмовых листьев нашел Адад-Бааля. Тот лежал без сил, и не шелохнулся, когда подошел хозяин, лишь открыл глаза.

   Лабарту едва узнал его. Всего два дня миновало, а Адад-Бааль исхудал так, что казалось, стоит приглядеться, и различишь, как просвечивают сквозь кожу кости. Лабарту отвернулся, но не помогло -- даже не глядя, он чувствовал, как несется по жилам раба темная, умирающая кровь.

   Возле ложа больного сидела шаманка, перебирала целебные травы, раскладывала кучками. Лицо ее было натерто красным порошком, и не понять, кто перед тобой -- женщина в расцвете зрелости или же старуха. И лишь руки ее выдавали -- сильные, с гладкой кожей, молодые.

   Она взглянула на Лабарту, но ничего не сказала. А тот шагнул под навес, опустился на землю и коснулся руки умирающего.

   -- Адад-Бааль, -- сказал Лабарту, не зная, слышит ли тот его -- глаза раба были словно подернуты пеленой, веки едва приметно дрожали. -- Я пришел, чтобы забрать тебя с собой, но вижу, что твой путь лежит в иные земли.

   Адад-Бааль, казалось, собрался с силами -- глубоко вздохнул, и взгляд его перестал блуждать.

   -- Да, -- прошептал он еле слышно. Голос его шелестел, словно песок, утекающий сквозь пальцы. -- На земле Дильмуна хорошо умирать...

   -- Ты прав, Кури, -- сказал Лабарту, когда уже показалась гавань. -- Ты был прав.

   Позади остались улицы, городская стена и шумный рынок. На миг захотелось обернуться -- кто знает, суждено ли вернуться на Дильмун? -- но Лабарту сдержался и не замедлил шаг. Солнечные лучи даже сквозь одежду касались тела, струились к сердцу. Но и в полуденный лучах чудилась тревога, отголоски ее нес соленый ветер и земля под ногами отзывалась в такт.

   Кури остановился, заслоняясь от солнечного света.