Бирюза от Кудашева

Кудашев одним взглядом постарался успокоить обоих. Сделал шаг навстречу петербургским особистам. Вынул из кобуры наган, протянул его рукояткой вперед ротмистру Лукашову. Тот принял  оружие и отдал Кудашеву честь.

Подполковник Држевский быстрым шагом подошел к Кудашеву со спины и хотел было профессиональным пальпированием обыскать его на предмет утаённого оружия.

– Назад, подполковник! Руки прочь от Георгиевского кавалера, кандальная крыса! – громыхнул Баранов.

Држевский отпрянул в сторону. Дзебоев крепко ухватил Баранова за локти.

Казалось, еще мгновение, и начнется стрельба.

Раскаленную обстановку разрядил петербургский штабс-капитан Николаев.

– Господа! У меня нет полномочий унижать господина Кудашева. Обвинение – еще не приговор. Арест – не каторга. Возможно, господину Кудашеву удастся оправдаться. Но это будет только в Санкт-Петербурге. Это приказ.  Георгиевскому кавалеру достаточно дать честное слово, что у него нет оружия, честное слово, что он не будет пытаться скрыться. Господин Кудашев поедет вместе с нами в коляске на вокзал без конвоя. Мы не будем сковывать его руки. Приличия будут соблюдены. Мы не дадим обывателям пищу для сплетен. Согласны?

– Да, согласен, – Кудашев быстрым движением вынул из-за голенища сапога туркменский нож и бросил его Баранову. – Теперь все. Я даю честное слово офицера и Георгиевского кавалера, что у меня нет оружия. Я даю честное слово, что не буду пытаться бежать. Я даю честное слово, что сумею доказать собственную невиновность самой компетентной инстанции, которая будет рассматривать мое дело.

– Принято! – объявил штабс-капитан, и, обращаясь к подполковнику Држевскому: – Конвой свободен. Встретимся на конвойном перроне вокзала, у литерного.

Држевский сделал знак конвойникам, стоящим у двери на кухню, пропустил их вперед и невозмутимо направился твердой поступью к выходу. Когда конвойники покинули ресторан, штабс-капитан обратился к Кудашеву:

– Даю вам ровно пять минут на прощание с товарищами. Можете написать письмо родным. Мы не будем ни подслушивать, ни подсматривать.

С этими словами штабс-капитан Николаев вместе с ротмистром Лукашовым проследовали на крыльцо ресторана, на котором и закурили.

Дзебоев и Баранов по очереди обняли Кудашева.

– Саша! Держись! Работа у нас такая: то ты в седле, то на тебе седло! Господи, что я своим женщинам скажу? Хоть домой не ходи – заклюют! – Баранов был готов расплакаться.

Дзебоев уже оправился от удара. Он снова строг, сосредоточен и невозмутим:

– Постарайся продержаться до Ташкента. Я уверен, Джунковский об этой акции еще не знает. Если Британец действительно совершил побег, то мог сделать это в период с 10-го по 12-е ноября. День в Петербурге должен был уйти на раскачку и пять дней на дорогу особистов в Асхабад.  Я сейчас к Шостаку, потом к Рахтазамеру на телеграф. Все должностные лица, с которыми ты общался в своей командировке, должны подтвердить факт общения с тобой лично телеграфными сообщениями в адрес Особого отдела Туркестанского округа… Вспомнил! Позывной Джунковского «Маскарад».  Уверен, в Ташкенте все разрешится. Дело не в тебе лично. Это внутрикадровые дрязги. Взяли тебя, значит надеются раздуть дело и завалить Джунковского. А это фигура посерьезнее, чем сам Ерёмин. Держись. Нас свалить не так  то просто. Давай, иди сам. Мы с тобой!

Лишь за Кудашевым закрылась дверь ресторана, как в малый зал через кухню влетел верный оруженосец Дзебоева – вахмистр Веретенников.

– Ваше высокоблагородие! Слово есть.

– Говори, только быстро, здесь чужих нет!

– На вокзале у конвойного перрона литерный стоит. Локомотив шведский новенький. Говорят, скоростной, у нас таких нет. Машинист – швед, его помощник тоже машинист, но наш, русский, и кочегар русский, кочегар силы и выносливости необыкновенной. К локомотиву кроме тендера только один вагон штабной прицеплен. Вагон тоже не русский. Для конвоирования заключенных, по нашим понятиям, не приспособлен: на окнах решеток нет, полы на широких стальных рамах деревянные. Вагон разделен переборками с внутренними проходами: спальное купе для господ офицеров на четыре места в голове, рабочий кабинет с письменным столом посредине, с телеграфным аппаратом и телефоном, которые можно подключать на станциях, следующее купе плацкартное для нижних чинов. Половину плацкартного занимает клеть железная, внутри которой две лежанки, запирается на засов и висячий замок. Это уже нашей русской работы. Так что места свободного в плацкарте только для четверых осталось. Последнее купе самое маленькое, меньше русского – для проводника-железнодорожника. Сортир с умывальником есть. Кухни нет. Есть кипятильник на твердом топливе. Так что, пассажиры будут питаться всухомятку. Информацию успел раздобыть здешний шеф-повар Тигран Аванов. Его мальчишка с конвойниками дружит, таскает им на продажу чебуреки. Три унтера уже в плацкарте самокрутками дымят. Потом к ним офицер из конвойной команды присоединится. В спальное к жандармам его не допустят.

– Это все?