Бирюза от Кудашева

На утро третьего дня семейство Войтинских покинуло Фирюзу. На заднем сиденье «Рено» поместились все трое – сам Збигнев Войтинский, его мама Мария Станиславовна и Ёланта. Ёланта была переполнена ощущением внезапно нахлынувшего счастья, любви, нежности и страсти… Ей хотелось, и она уже не стыдилась своих мыслей, ласкать своего Збышека, и быть обласканной им самой!

Старшим машины ехал рядом с шофером Кудашев. За всю дорогу он не проронил ни слова.

В Асхабаде остановились у двухэтажного дома напротив второго городского сада. Район новостройки – здесь уже поднимаются корпуса городской тепловой электростанции, прокладывается линия железной дороги.

Вышли из машины.

– Прошу за мной! – Кудашев вошел в подъезд, начал подниматься на второй этаж. За ним – женщины. В арьегарде Войтинский с чемоданом и саквояжами своей мамы.

Квартира еще несла в себе запахи свежеоструганного дерева, масляной краски, известковой побелки. Вошедшая Мария Станиславовна чуть повела носом, сказала:

– Свежо. Это хорошо, здесь нет клопов.

Кудашев протянул Войтинскому два ключа.

 – Располагайтесь, господин поручик. Две комнаты и санитарный узел, он же кухня. Кран с хорошей водой из Золотого Ключа и прочие удобства во дворе. В доме есть сторож и дворник. Регистрацию в полиции проходить не будете. На кухне вас ждет самовар с кипятком, корзинка с бубликами и коробка с сахаром. Пейте чай, прощайтесь. Ровно через шестьдесят минут я заеду за пани и панной, через полтора часа поезд. Вот билеты до Москвы. Далее до Вильно – самостоятельно. Лично вам, Войтинский, на вокзале пока появляться не нужно. Честь имею. Помните, через час у подъезда.

Войтинские огляделись. В гостиной стол, накрытый свежей цветной клеенкой и три стула. В спальной – две узкие железные солдатские кровати, заправленные суконными синими одеялами. Ни платяных, ни посудных, ни книжных шкафов.

Ёланта была несколько растеряна. Но пани Войтинской понравилось.

– Замечательно. Мебель купишь сам, по своему вкусу и возможностям. Эту солдатскую обстановку сдашь на полковой склад. Хорошо. Идемте пить чай, прощаться. У нас мало времени. Идем, моя девочка. Будем жить вместе, вспоминать эти счастливые три дня и ждать Збышека в отпуск!

Ёланта побледнела:

– Я остаюсь. Я никуда не поеду. Збигнев мой жених, сегодня станет моим мужем. И ныне, и присно, и по наш последний день в этом мире! Мое слово!

Пани Войтинская спорить не стала, только похлопала Ёланте кончиками пальцев.

– Браво! Истинная дочь Войтинских. В этом роду слабых и плаксивых женщин не бывало! Пусть будет так. И мой наказ – как минует пост, чтоб в костеле покаялись, причастились, получили отпущение грехов и обвенчались. Жаль меня не будет. Я в этот день со всеми девочками в Вильно в костел пойду!

*****

С Карасакалом  проще, чем с Войтинским, не было. Правда, в тюрьме от так и не побывал, но допросов у прокурора не избежал.

Со дня доставки из Шайтан-щели в Асхабад  Караджа-батыр, он же Карасакал, содержался в Кеши на гаупт-вахте Первого Таманского казачьего полка. За все время своего подневольного содержания Карасакал ни разу не доставил хлопот своим стражам, ни о чем не попросил ни казаков, ни прокурора, ни жандармов. Казачий рацион рядового состава его вполне устраивал, табак-чилим тоже в кисете не переводился. В помещении, рассчитанном на четверых, Карасакал спал один. Днем больше любил находиться на воздухе.

Любимым зрелищем стала конная подготовка молодых казаков на открытом манеже.

Одно время дневальные приспособились с его помощью ломать саксаул для кухонных нужд.

Саксаул – пустынный кустарник, его ствол как бы скручен из множества побегов, тверд, как камень, но хрупок. Ни пила, ни топор не берет. Старики говорят, что иной ствол может достигать высоты в три сажени, а его заросли  раньше называли саксауловыми лесами. Когда это было? В Закаспии саксаул – единственное топливо. Только начальству да железнодорожникам есть льгота – привозной уголь. А всем прочим? Сосна – дорогой деловой лес. Куда проще – в пески смотаться, саксаула набрать. Правда, в этом году там, где ломали в прошлом, саксаула уже нет…

Карасакал от работы не отказался, не почел для себя такой подневольный труд унижением. Его сильное тело требовало физической нагрузки. Казаков физической силой и ловкостью не удивить. Однако, такого рельефа мышц обнаженного торса во всем полку никто не видел.  Карасакал легко поднимал здоровеную саксаулину над головой. С силой бил о каменный осколок, до половины вкопанный в землю именно для этой цели. От саксаулины отлетал обломок. Еще удар, еще! Казачёк-воспитанник подбирал обломки, относил на кухню. Полчаса работы – воз саксаула превращен в щепы. Кашевар приносит Карасакалу большую миску горячего вареного риса с топленым коровьим маслом.

И этот дар в прок пойдет, и от положенного рациона отказа не будет.

*****