Бироновщина. Два регентства

Тогдашній Лтній садъ состоялъ изъ трехъ отдльныхъ садовъ: первые два занимали ту самую площадь между Фонтанкой и Царицынымъ Лугомъ, что и ныншній Лтній садъ; третій же, какъ ихъ продолженіе, находился тамъ, гд теперь инженерный замокъ съ его садомъ. Диковины первыхъ двухъ садовъ были слдующія: свинцовыя «фигуры» изъ «Езоповыхъ фабулъ," «большой» гротъ съ органомъ, издававшимъ звуки посредствомъ проведенной въ него изъ пруда воды; «малый» гротъ и «маленькіе гротцы», затейливо убранные разноцвтными раковинами, два пруда: «большой» — съ лебедями, гусями, утками, журавлями и чапурами (цаплями), и «прудъ карпіевъ», гд можно было кормить рыбъ хлбомъ; оранжереи и теплицы; затмъ еще разныя «огибныя» и «крытыя» дорожки, увитыя зеленью бесдки и проч.

Третій садъ былъ предназначенъ не для гулянья, а для хозяйственныхъ цлей: часть его была засажена фруктовыми деревьями и ягодными кустами, а другая раскопана подъ огородныя овощи.

Только–что Лилли съ мадамъ Варлендъ вышли на окружную дорогу, отдлявшую второй садъ отъ третьяго, какъ вдали показались два бгущихъ скорохода, а за ними экипажъ.

— Государыня! — вскрикнула Варлендъ и, схвативъ Лилли за руку, повлекла ее въ ближайшую бесдку.

— Да для чего намъ прятаться? — спросила Лилли. — Я государыню до сихъ поръ вдь даже не имла случая видть…

— Когда ея величество недомогаетъ, то лучше не попадаться ей на глаза. Сегодня она длаетъ хоть опять прогулку въ экипаж — и то слава Богу. Сейчасъ он продутъ… ч–ш–ш–ш!

Об притаились. Вотъ пролетли мимо, какъ втеръ, скороходы; а вотъ послышался, по убитой пескомъ дорог, мягкій шумъ колесъ и дробный лошадиный топотъ. Сквозь ажурный переплетъ бесдки Лилли, сама снаружи невидимая, могла довольно отчетливо разглядть прозжающихъ: въ небольшой коляск, запряженной парой пони тигровой масти, сидли дв дамы, изъ которыхъ одна, боле пожилая, очень полная и высокая, сама правила лошадками.

— Да это же вовсе не государыня! — усомнилась Лилли, когда экипажъ скрылся изъ виду.

— Какъ же нтъ? — возразила Варлендъ. — Та, что правила, и была государыня.

— Не можетъ быть! На ней не было ни золотой короны, ни порфиры…

— Ахъ ты, дитя, дитя! — улыбнулась Варлендъ. — Корона и порфира надваются монархами только при самыхъ большихъ торжествахъ.

— Вотъ какъ? А я–то думала… Но кто была съ нею другая дама? У той лицо не то чтобы важне, но, какъ бы сказать?..

— Спесиве? Да, ужъ такой спесивицы, какъ герцогиня Биронъ, другой y насъ и не найти. Она воображаетъ себя второй царицей: въ дни пріемовъ y себя дома возсдаетъ, какъ на трон, на высокомъ позолоченномъ кресл; платье на ней цною въ сто тысячъ рублей, а брилліантовъ понавшено на цлыхъ два милліона. Каждому визитеру она протягиваетъ не одну руку, а об заразъ, и горе тому, кто поцлуетъ одну только руку!

— Вотъ дура–то!

— Что ты, милая! Разв такія вещи говорятся вслухъ?

— А про себя думать можно? — засмялась Лилли. — Вы, мадамъ Варлендъ, ее, видно, не очень–то любите?

— Кто ее любитъ!

— А государыня?

— Государыня держитъ ее около себя больше изъ–за самого герцога. Въ экипаж она садитъ ее, конечно, рядомъ съ собой, но въ комнатахъ герцогиня въ присутствіи государыни точно такъ же, какъ и вс другіе, не сметъ садиться. Изъ статсъ–дамъ одной только старушк графин Чернышевой ея величество длаетъ иногда послабленіе. «Ты, матушка, я вижу, устала стоять?» говорить она ей. «Такъ упрись о столъ; пускай кто–нибудь тебя заслонить вмсто ширмы, чтобы я тебя не видла.»

— А изъ другихъ дамъ, кто всего ближе къ государын?

— Да, пожалуй, камерфрау Юшкова.

— Какая же она дама! Вдь она, кажется, изъ совсмъ простыхъ и была прежде чуть ли не судомойкой?

— Происхожденіе ея, моя милая, надо теперь забыть: Анна Федоровна выдана замужъ за подполковника; значитъ, она подполковница.

— Однако она до сихъ поръ еще обрзаетъ ногти на ногахъ y государыни, да и y всего семейства герцога?

— Господи! Кто теб разболталъ объ этомъ?

— Узнала я это отъ одной камермедхенъ.

— Отъ которой?

— Позвольте ужъ умолчать. За мою болтовню съ прислугой мн и то довольно уже досталось.

— Отъ принцессы?

— Ай, нтъ. Принцесса не скажетъ никому ни одного жесткаго слова. Ей точно лнь даже сердиться. Нотацію прочла мн баронесса Юліана: «Съ прислугой надо быть привтливой, но такъ, чтобы она это цнила, какъ особую милость. Никакой фамильярности, чтобъ не вызвать ее на такое же фамильярничанье, которое обращается въ нахальство»…

— А что жъ, все это очень врно. Совты баронессы Юліаны вообще должны быть для тебя придворнымъ катехизисомъ. Она, конечно, объяснила теб также, какъ вести себя съ государыней?

— О, да. Улыбаться можно, но не ране, какъ только тогда, когда сама государыня улыбнется, а громко смяться — Боже упаси! Да мн теперь и не до смху; какъ подумаю, что придется тоже представляться государын, такъ y меня душа уходитъ въ пятки. Такъ страшно, такъ ужъ страшно!..