Бироновщина. Два регентства

Отъ того же Кубанца, а также и отъ другихъ домочадцевъ, Самсоновъ постепенно узналъ про своего новаго господина всю вообще «подноготную».

Отца своего, который былъ воеводой въ Казани, Волынскій лишился еще въ раннемъ дтств. Не желая оставить мальчика на рукахъ мачехи, одинъ изъ родственниковъ, бояринъ Салтыковъ, взялъ его къ себ въ домъ. Подъ благотворнымъ вліяніемъ своего пріемнаго отца, человка для своего вка очень просвщеннаго, даровитый юноша настолько выдавался среди своихъ сверстниковъ, что обратилъ на себя вниманіе царя Петра. Двадцати шести лтъ отъ роду онъ былъ уже царскимъ посланникомъ въ Персіи, а три года спустя — губернаторомъ во вновь учрежденной Астраханской губерніи. При Екатерин I онъ былъ переведенъ изъ Астрахани губернаторомъ же въ Казань. Съ воцареніемъ Анны Іоанновны онъ былъ назначенъ воинскимъ инспекторомъ въ Петербургъ, затмъ оберъ–егермейстеромъ и, наконецъ, въ апрл 1738 г., первымъ кабинетъ–министромъ.

Что касается семейной жизни, то Волынскій былъ женатъ дважды: сперва на двоюродной сестр Петра I, Нарышкиной, потомъ на не мене родовитой Еропкиной. Овдоввъ вторично, онъ воспитаніе своихъ трехъ малолтнихъ дтей отъ второго брака: двухъ двочекъ и мальчика, предоставилъ нянямъ, чтобы всецло отдаться своей государственной дятельности. Ходили, правда, слухи, что онъ, ради своихъ малолтокъ, собирался жениться еще въ третій разъ, и намтилъ уже будто бы себ невсту въ дочери графа Михаила Гавриловича Головкина, но, за длами, такъ и не привелъ своего намренія въ исполненіе.

Пока Биронъ способствовалъ его возвышенію Волынскій для виду дружилъ съ нимъ; достигнувъ же поста перваго министра, онъ сбросилъ маску открыто выступилъ главою русской партіи и нажилъ себ такимъ образомъ во временщик, глав нмцевъ, непримиримаго врага. Такъ какъ сотоварищи его по кабинету; Остерманъ и Черкасскій, склонялись оба скоре въ сторону Бирона, то Артемій Петровичъ озаботился окружить себя единомышленниками изъ образованныхъ «фамильныхъ» русскихъ людей. Ближе всхъ къ нему были: гофъ–интендантъ Петръ Михайловичъ Еропкинъ, оберстеръ–кригскоммисаръ едоръ Ивановичъ Соймоновъ, президентъ коммерцъ–коллегіи графъ Платонъ Ивановичъ Мусинъ–Пушкинъ, совтникъ бергъ–коллегіи Андрей едоровичъ Хрущовъ и инженеръ (впослдствіи извстный историкъ) Василій Никитичъ Татищевъ. Въ этотъ же патріотическій кружокъ имли доступъ еще нкоторые сочувствовавшіе его цлямъ сановники, два архіерея, два врача (въ томъ числ Лестокъ), нсколько офицеровъ и, наконецъ, извстный поэтъ–сатирикъ князь Антіохъ Кантемиръ, русскій посолъ сперва въ Лондон, а потомъ въ Париж.

Въ качеств камердинера Артемія Петровича, Самсоновъ зналъ въ лицо всхъ участниковъ патріотическаго кружка, чаще же другихъ видлъ, конечно, пятерыхъ выше названныхъ «конфидентовъ» хозяина и трехъ его секретарей: Яковлева, Эйхлера и де–ла–Суда.

Весь день y Волынскаго былъ распредленъ по часамъ: начинался онъ съ пріема просителей и съ докладовъ подчиненныхъ; затмъ слдовали совщанія съ сотоварищами по кабинету, засданія въ сенат и разныхъ коммиссіяхъ. Доклады y императрицы происходили вн очереди, такъ какъ Анна Іоанновна, какъ уже знаютъ читатели, принимала такіе доклады крайне неохотно и только въ самыхъ неизбжныхъ случаяхъ. Вечера же, свободные отъ обязательныхъ выздовъ во дворецъ и къ другимъ сановникамъ, Артемій Петровичъ проводилъ до глубокой ночи y себя въ кабинет за чтеніемъ и подписываніемъ служебныхъ бумагъ или же въ откровенныхъ бесдахъ со своими «конфидентами».

Прислуживая бесдующимъ, Самсоновъ невольно и вольно перехватывалъ на–лету обрывки этихъ бесдъ, и все боле знакомился такимъ образомъ съ личными воззрніями и характеромъ своего господина.

XI. Макіавелли и Іуда–предатель

— Дивлюсь я теб, Артемій, — замтилъ однажды Еропкинъ, который, какъ братъ второй жены Волынскаго, былъ съ нимъ на «ты»: — какъ это ты, скажи, досел еще не перегрызся съ Бирономъ и Остерманомъ и словно даже ладишь съ ними…

Артемій Петровичъ пожалъ плечами.

— Либо съ волками выть, либо съдену быть, сказалъ онъ. — Что станется съ нашей матушкой Россіей, если я перегрызусь съ ними? Россію они съдятъ, а мною закусятъ. По–невол обращаешься къ метод Макіавелли, и длаешься, когда нужно, глухъ и нмъ.

— Но оба: и Биронъ, и Остерманъ не упускаютъ случая клеветать на тебя.

— Клевету любятъ, клеветниковъ презираютъ. На дняхъ еще я такъ и сказалъ государын: «оправдываться, ваше величество, я считаю для себя унизительнымъ, да и напраснымъ: правда говоритъ y васъ здсь, во дворц, такимъ тихимъ и робкимъ голосомъ, что до вашихъ ушей слова ея, все равно, не доходятъ».

— Однако, Артемій Петровичъ, это уже вовсе не похоже на Макіавелли! — воскликнулъ одинъ изъ собесдниковъ.