Бисмарк. «Железный канцлер»

«Оба были подавлены и косвенно упрекали меня, что, уходя в отставку, я эгоистично использую свое преимущество по сравнению с ними, которым это не так легко сделать, — вспоминал Бисмарк. — Я был того мнения, что я не мог принести в жертву политике свою честь, что они, профессиональные солдаты, не вольны в своих решениях и могут поэтому держаться иной точки зрения, чем ответственный министр иностранных дел. Во время нашей беседы мне сообщили, что разбирается шифрованная депеша из Эмса, за подписью тайного советника Абекена (…). После того как мне подали расшифрованный текст, из которого явствовало, что Абекен составил и подписал телеграмму по повелению его величества, я прочел ее моим гостям, и она повергла их в такое подавленное настроение, что они пренебрегли кушаньями и напитками. При повторном рассмотрении документа я остановился на предоставлявшемся его величеством полномочии, коим поручалось тотчас же сообщить как нашим представителям, так и в прессу о новом требовании Бенедетти и его отклонении. Я поставил Мольтке несколько вопросов относительно степени его уверенности в состоянии наших вооружений, а соответственно и относительно времени, какого они еще потребуют при внезапно всплывшей военной опасности. Он ответил, что если уж быть войне, то он не ожидает никакого преимущества для нас от оттяжки ее наступления. (…) Ввиду поведения Франции чувство нашей национальной чести вынуждало нас, по моему мнению, воевать; и если бы мы не последовали требованиям этого чувства, то утратили бы все приобретенные нами в 1866 году преимущества на пути к завершению нашего национального развития. (…) Убежденный в этом, я воспользовался сообщенным мне Абекеном полномочием короля обнародовать содержание его телеграммы и в присутствии обоих моих гостей, вычеркнув кое-что из телеграммы, но не прибавив и не изменив ни слова, придал ей следующую редакцию»[408].

В новой редакции «Эмская депеша» (под таким именем вошел в историю этот документ) гласила: французы выдвинули королю чрезмерные требования; монарх в ответ отказался принять французского посла и лишь сообщил последнему через адъютанта, что им незачем встречаться. Глаза сотрапезников Бисмарка, услышавших новую редакцию телеграммы, заблестели. «Так-то звучит совсем иначе: прежде она звучала сигналом к отступлению, теперь — фанфарой, отвечающей на вызов!» — воскликнул Мольтке. Настроение за столом радикально изменилось — все с аппетитом набросились на еду, горячо обсуждая будущие сражения. Как впоследствии рассказывал Бисмарк, «Мольтке настолько оставил свою равнодушную пассивность, что, обратив радостный взор на потолок и отказавшись от обычной умеренности в словах, ударил себя кулаком в грудь и произнес: „Если мне посчастливится руководить нашей армией в такой войне, пусть черт забирает потом мои старые кости!“»[409]

Сегодня большинство исследователей сходится во мнении, что эта история является в значительной степени вымышленной. Оригинал текста с пометками Бисмарка обнаружить в архивах не удалось. Те черновики, которые сохранились, дают основание полагать, что канцлер не вычеркнул несколько фраз, а существенно переработал текст в соответствии со своими целями. Таким образом, относительно «не прибавив и не изменив ни слова» Бисмарк сильно лукавил. Сути вопроса это, однако, не меняет.

Искалеченная телеграмма была передана в прессу. Общественное мнение по обе стороны границы, подготовленное газетными битвами, восприняло ее именно так, как рассчитывал Бисмарк: как неслыханное национальное оскорбление. 15 июля французский премьер-министр Эмиль Оливье просил у Законодательного корпуса согласовать военные кредиты; большинство депутатов поддержало правительство, а на улицах ликующие толпы радовались предстоящей войне. В тот же день и во Франции, и в Северогерманском союзе началась мобилизация.

* * *

19 июля Франция объявила Северогерманскому союзу войну. Вильгельм был поставлен Бисмарком перед свершившимся фактом — об изуродованной депеше он узнал, когда изменить ход событий было уже невозможно.