Бисмарк. «Железный канцлер»

Однако здоровье Иоганны к началу 1890-х годов было уже основательно подорвано. Смерть супруги, наступившую 27 ноября 1894 года, Бисмарк воспринял как трагедию. Он часами стоял со слезами на глазах у гроба жены, глядя в лицо усопшей. На соболезнования он отвечал: «Когда почти полвека живешь в счастливом браке, как в моем случае, то свое одиночество воспринимаешь, благодаря Господа за былое счастье, как пролог к собственному уходу, не испытывая потребности жить дальше»[681]. Сестре он писал откровеннее: «Все, что у меня оставалось — это Иоганна (…) А теперь все пусто и безжизненно (…) Я чувствую себя еще более усталым после этой катастрофы»[682].

Современники отзывались о Бисмарке как о человеке, который полностью утратил волю к жизни. «Жизнь — это долгий процесс горения, и мое топливо для поддержания огня скоро закончится», — писал он Микелю[683]. Состояние его организма стремительно ухудшалось. Уже в 1893 году он прекратил ездить верхом, а в 1895 году совершил последнюю длительную пешую прогулку. Его время уходило. «Это новая эпоха, совсем другой мир» — вздохнул сам Бисмарк, посетив в 1895 году, незадолго до своей смерти, кипящий жизнью порт Гамбурга[684].

После смерти Иоганны самым близким для Бисмарка человеком остался его старший сын Герберт. С 1890 года он, с облегчением распрощавшись с политикой, уехал в Шёнхаузен. «Без тебя вокруг наступила бы ночь, — писал он отцу в июле 1896 года. — Всеми фибрами своей мысли и жизни я завишу от тебя, с ранней юности я настолько сросся с тобой всеми проявлениями моего сердца и чувств, как ни с одним другим человеком. (…) Я хотел бы все отдать за то, чтобы избавить тебя от плохого настроения и усталости, которые мешают тебе радоваться жизни»[685]. Герберт пережил своего отца, к которому испытывал тесную эмоциональную привязанность, всего на шесть лет.

* * *

80-летие Бисмарка отмечалось в 1895 году в Германской империи как национальный праздник. По всей стране возводились памятники, устраивались торжественные мероприятия. В Берлине, писал современник, «газеты говорят только о нем, во всех витринах стоят его портреты, бюсты, книги, уличные торговцы продают картинки с ним, медали, праздничные стихи»[686]. Во Фридрихсру потекла нескончаемая река делегаций и отдельных посетителей. Канцлер получил в эти дни почти 10 тысяч телеграмм, несколько тысяч посылок, более 450 тысяч поздравительных писем и открыток. Почти пять сотен населенных пунктов по всей стране избрали его своим почетным гражданином. Особняком стоял лишь германский рейхстаг, который отказался принять поздравительный адрес в честь «железного канцлера». Вильгельм II тоже с удовольствием дистанцировался бы от праздника, но не мог этого сделать без серьезного ущерба для своей репутации и поэтому предпочел навестить старика.

Время рассчитаться с Бисмарком пришло для монарха в 1897 году, когда император произнес речь по случаю столетия со дня рождения своего великого деда. В ней он заявил, что именно «Вильгельм Великий» был главным творцом германского единства, все остальные являлись лишь исполнителями его воли, слепыми «инструментами, подручными и пигмеями»[687]. Как это часто бывало, несдержанность кайзера ударила бумерангом по нему самому. Слова императора вызвали крайнее возмущение в обществе. Даже Теодор Фонтане, один из самых жестких и последовательных критиков «железного канцлера», счел необходимым высказаться: «Я не сторонник Бисмарка, все лучшее во мне отворачивается от него (…) Но Гогенцоллерны не должны от него отрекаться, потому что всей славой, которая окружает старого Вильгельма (…) они обязаны гениальному силачу из Саксонского леса (…) И теперь он оказывается инструментом, подручным или вообще пигмеем! Как можно так искажать историю? Это очевидная неблагодарность Гогенцоллернов»[688].

Отношения между Вильгельмом II и Бисмарком вновь развивались в направлении открытого конфликта. Приближенные императора понимали, что именно кайзер может быть единственным проигравшим в этой битве, и настаивали на примирении. Контр-адмирал Карл фон Айзендехер прямо — и весьма пророчески — заявил Вильгельму II, что ему «никогда не удастся вытеснить старого канцлера из сердца народа»[689]. В итоге император в конце 1897 года вынужден был вновь появиться во владениях Бисмарка, по-прежнему рассказывая пошлые шутки и ведя себя крайне пренебрежительно. Когда кайзер уже готов был уехать, старик собрался с силами и произнес: «Ваше величество, пока вы имеете таких офицеров, вы можете позволить себе решительно все; но если вы лишитесь их — все пойдет по-другому»[690]. Император не обратил внимание на предостережение, в отличие от некоторых сопровождавших его лиц.