Бист Вилах. Красный город

Вскоре он покончил с первой частью рукописи. Ему не терпелось взяться за вторую, однако время приближалось к полуночи. Нужно заглянуть в вагон-ресторан, дабы не вызывать подозрений. И Дариор нехотя поднялся.

– Вставайте, комиссар, – сказал он, деликатно взяв Мортена за плечо. Но тот лишь раздражённо перевернулся на другой бок и пробормотал что-то вроде: «Потом догоню».

Историк хмыкнул и вышел из купе. В поезде было пустынно. За дверьми больше не бушевали голоса – очевидно, вся публика стянулась в вагон-ресторан. Дариору пришлось проследовать туда же. В отличие от безмолвного полумрака купе, вагон-ресторан показался историку вульгарно-светлым и переполненным. Здесь уже вовсю готовились к новогоднему торжеству. Повсюду слышались умиротворённые разговоры и плеск лившегося вина. Однако Банвиля тут не было.

Внезапно поезд начал плавно сбавлять ход. Пассажиры явно заметили это и принялись озираться. Через некоторое время в вагоне появился проводник.

– Не извольте беспокоиться, господа. Это техническая заминка. Поезд остановится не более чем на десять минут, а затем продолжит путь.

Пассажиры постепенно угомонились, и вплоть до остановки пребывали в таком же умиротворённом спокойствии. Когда же тяжёлые колёса локомотива с грузным лязгом остановились, некоторые путники поспешили наружу, дабы вдохнуть воздуха и вновь узреть русскую зиму и русские просторы.

Дариор снова поискал глазами Банвиля, но так и не обнаружил бывшего лейтенанта ни среди оставшихся, ни среди уходящих пассажиров. Раздражённо выругавшись, историк развернулся и направился в купе. Но там он вообще никого не застал – комиссар тоже куда-то исчез. И Дариор не на шутку разозлился. Что за прятки! Не хватало ещё бегать по всему поезду и ловить друг друга! Мещанов ведь ясно велел не бросаться в глаза и тихо сидеть в своём купе! Так нет же – господа парижане, похоже, решили обследовать весь поезд от первого до последнего вагона!

Дариор яростно облачился в дорогую бобровую шубу (подарок Мещанова) и снова вышел из купе. Да уж, «не бросаться в глаза» оказалось непосильной задачей! Магистр ждал, что путники будут вести себя тихо, а они бродят по вагонам, словно неприкаянные души. Судя по всему, непоседливые французы уже выбрались из поезда на станцию. Смирившись с этой мыслью, Дариор быстрым шагом преодолел коридор и вышел в зимнюю стужу.

Стоило ему оказаться на станции, как всё тело сковал лютый мороз. Что и говорить: годы жизни во Франции дали свои результаты. Коренному русскому обывателю эта стынь не показалась бы чрезмерно суровой. Однако Дариор едва ли мог вздохнуть при такой температуре воздуха. Сперва он даже устыдился своей слабости, но затем решил мыслить рационально. «Не стоит отчаиваться, – рассудил он. – Привыкнуть можно ко всему. Главное – практика, практика и ещё раз практика!»

Осторожно, шаг за шагом, изнежившийся русский парижанин робко ступил на знакомую землю. Вот она, Русь – такая близкая и такая незнакомая! Как она встретит старого друга? Не сочтёт ли педантом? Наверняка те же чувства ощущал Чацкий, вернувшийся из долгих странствий. Или Дубровский, так стремительно прибывший в родной край…

– Поезд стоит не больше десяти минут, – зычно напомнил проводник, бесцеремонно рассеивая грёзы историка. – Прошу не опаздывать.

Заботливая луна искрилась в небе. Её голубоватое сияние пронизывающей пеленой охватывало землю, не давая ей погрузиться в полную тьму. Облака молча и с  уважением обходили стороной могучее светило. Дариор возвёл очи к небу. Вот они – русские небеса, и эта русская луна, и этот знакомый русский снег, назойливо сыплющийся на голову. Как долго он ждал этого, как долго врал себе, говоря, что не тоскует по дому! Разве можно было отвернуться от всего этого?

– Господин Одоевский? – глухой голос вновь вырвал историка из омута мыслей.

Новоявленный иоаннит обернулся и внимательно взглянул на нарушителя спокойствия. Это был довольно высокий мужчина, заросший чёрной бородой, в тёплом, поношенном пальто. Его волосы, выбивавшиеся из-под меховой шапки, стремительно развевались на ветру. Губы сильно обветрились, что свидетельствовало о долгом нахождении на морозе. Можно было бы принять этого незнакомца за образец исконно русского жителя, если бы не чрезмерно умудрённое выражение лица. Казалось, что за кожаной оболочкой его головы так и переливаются великие думы.

– Nein! Ich bin Herr Krause, Ingenieur. Was wollen Sie?, – настороженно отозвался Дариор, бездарно имитируя берлинский акцент. Что-то явно не понравилось ему в этом незнакомце. Быть может, излишние позывы предусмотрительности? Но откуда тогда этому умнику известно его имя? Для всех должен существовать инженер Гер Краузе, но никак не госпитальер Алексей Одоевский.

– Не волнуйтесь, Алексей Михайлович, – продолжал незнакомец, – разрешите представиться: Тимофей Стережецкий. Я адъютант при капитане Унглике. Рад встрече.