Битники. Великий отказ, или Путешествие в поисках Америки

Жорж Батай также усматривал сущность эротизма в переступании предела – собственно, именно такую преступную сексуальность он и называл эротизмом, тогда как для обозначения «простой» сексуальности он использовал более нейтральные термины. Между эротизмом и обыденной жизнью зияет разрыв, суть которого в противоположности принципа пользы и принципа траты – эротизм бесполезен, он ничему не служит, поэтому он суверенен. Таким образом, суверенность эротизма полностью противоположна принципам той цивилизации, которая, по Маркузе, основана на прибавочной репрессии и принципе производительности. Эротизм, соответственно, имеем субверсивную силу, он способен уничтожить репрессивную цивилизацию, полностью освободив сексуальность в переступании положенного обществом предела. Свобода открывается в радикальной растрате сил и ресурсов: «Мы непрестанно искушаемы бросить работу, терпение, медленное накопление ресурсов ради движения в противоположном направлении, чтобы внезапно начать растрачивать накопленные богатства, чтобы расточить и потратить по возможности все»[83]. Эротизм, таким образом, есть трансгрессия, переступание запрета, то есть отрицание запрета и всего того, на чем он основан, в акте этого переступания. Однако никакого перехода из состояния несвободы в новое состояние свободы у Батая, как ни странно, нет. Напротив, он признает сущностную амбивалентность человеческого существования, в котором состояние накопления предполагает состояние траты, и наоборот. Человек является человеком не тогда, когда он в линейности исторической борьбы идет от рабства к свободе. Человек весь в двойственности и круговой диалектике пользы и траты, диалектике, которая не ведет ни к какому спасительному снятию, но кружится, точно чертово колесо, от одной крайности к другой. Батай, конечно, очень своеобразный гегельянец…

Маркузе, напротив, оптимистически признает возможность счастливого перехода от рабства к свободе, он ни в коей мере не стремится натурализовать мучительную амбивалентность труда и агрессии, Эроса и Танатоса в человеке. Он делает ход, который особенно интересен в свете нашей в первую голову художественной, литературной темы. Как мы помним, принцип реальности, берущий верх над принципом удовольствия, противопоставляет прагматическую рациональность непрагматической, игровой фантазии. Именно в фантазии, а не только в агрессии, продолжает существовать подавленное стремление к удовольствию. Очевидно, в этом смысле выходом из ситуации подавления будет не только путь преступника, но и путь художника, на котором, конечно, и настаивает Маркузе. Для него возвращение фантазии ее украденной силы окажется возможностью недеструктивного возвращения вытесненного – такой ситуации, при которой снятие прибавочной репрессии приведет не к освобождению разрушительных агрессивных тенденций, но к развитию принципа игры и свободного художественного удовольствия.

Конечно, для возможности такого исхода само общество должно быть невероятно развитым, порвавшим с пещерными принципами войны всех против всех. Однако именно такое развитое общество и сложилось на Западе к XX веку. Все условия для того, чтобы строить нерепрессивную цивилизацию, уже есть. Дело как будто бы за малым. «Малое» – это Великий Отказ, бунт против ненужного прибавочного подавления, борьба за освобождение принципа удовольствия, за общественное существование вне репрессии, но и вне агрессии[84]. В реакционном политическом сознании этот Великий Отказ, как и вообще возможность нерепрессивной цивилизации, маркируется как утопия. В этом мало удивительного, если вспомнить, кому и для чего нужна прибавочная репрессия. Навесить на Великий Отказ ярлык утопизма – самый простой способ подавить революционные силы еще в зародыше. Однако общественный прогресс оказывается сильнее консервативной политической реакции. Современные условия труда стали иными. Сам труд всё более автоматизируется, неизбежно высвобождая свободное время. Понимая опасность такого высвобождения, власти предержащие пытаются добавочно репрессировать и свободное время, подрядив для этого индустрию массовой культуры, призванной ныне пожирать досуг трудящихся, переориентируя их чаяния с возможности Великого Отказа на фабрику грез, фабрику звезд и прочие фабрики опиума для народа. По сути, именно всевластный масскульт в современных условиях является главным репрессивным механизмом по канализации свободных и продуктивных сил среднего человека в непродуктивное, нетворческое, пассивное русло. Ревнителю Великого Отказа прежде всего необходимо убить в себе не государство, а телевизор.