Битники. Великий отказ, или Путешествие в поисках Америки

Как подчеркивал сам Берроуз в предисловии к «Гомосеку», если бы не убийство жены, он никогда бы не стал писателем. Это значит, что письмо требует от писателя предельной жертвы, а самой предельной жертвой является жизнь: своя или чужая. В этом угадывается очевидная близость Берроуза к отдельным положениям философии Жоржа Батая, здесь найден важный ключ к биографии автора, но чего здесь нет или еще нет, так это пугающе трансгрессивного текста «Голого завтрака». Ничего удивительного: текст начинает там, где заканчивается фильм, там, куда уводит дорога перед пропускным пунктом – в неизведанные пространства письма-становления. Кроненберг не экранизирует текст, он подводит к тексту, предлагая свою теорию его интерпретации. Из самого текста он заимствует несколько образов, несколько имен, главное, фигуру автора, которая может быть определена как единственная инстанция, которой удается собрать фрагменты «Голого завтрака» воедино. Мы же попробуем собрать их во едино несколько иным способом.

Непростая задача в разборе такого текста, как «Голый завтрак», начать – или хотя бы попытаться начать – с самого начала. Такое начало ускользает от нас в силу двух взаимосвязанных причин. Во-первых, генезис текста, составленного из вереницы разрозненных кусков, если и предполагает некое начало во времени написания, то никак при этом не указывает на подобие начала в последовательности повествования. Или: ни один фрагмент не претендует на то, чтобы быть истинно первым. Свидетельствует Барри Майлз: «За одним этим исключением [перенос главы «Хаузер и О'Брайен» из начала книги в ее конец] конечная форма «Голого ланча» и расположение глав были определены порядком, в котором материал – по воле случая – посылался в типографию. Когда перестановка была сделана, получилось, что первыми словами книги были «Чувствую, стрем нарастает…», а последними «С этого мгновения стрем меня не касается (накал спал)», таким образом книга приобретала законченность. Билл был доволен полученным результатом»[142].

Конечно, Билл был доволен, ведь ему удалось нанести традиционной романной форме еще один хлесткий удар: случайность вместо предопределенного порядка, освобождение текста из лап контроля просчитывающего рационального сознания. Текст зажил своей жизнью на стадии печати, он явил норов и имманентную волю к композиции. Констатируем: начало, как и композиция вообще, величина более или менее случайная.

Во-вторых, в том виде, в котором мы читаем «Голый завтрак» сегодня, фактическим началом его является авторское предисловие – иначе говоря, один из мета-текстов, вторым из которых является послесловие с обстоятельной наркотически-фарма ко логической номенклатурой. Вместе с тем известно, что мета-тексты были добавлены к основному тексту (или просто тексту) позднее. Это было связано с тем, что Билл боялся очередных проблем с законом. Чтобы обеспечить себе какие-то тылы, Билл принял решение написать вступление к «Голому ланчу». Он писал Аллену: «Хочу написать небольшой рассказ, имеющий отношение к „Голому ланчу“. Думаю, это сейчас необходимо для моей собственной безопасности. В „Голом ланче“ я рассказал, что же такое джанк, как он воздействует на организм, то, как можно обуздать наркозависимость. Но я имел в виду совершенно не это. НЕ употребляйте наркотики, ребята, бегите от них прочь…»[143]

Объяснение выглядит путаным, и не зря мысль о таком предисловии не понравилась Гинзбергу[144]. Однако в итоге получилось нечто совсем другое. Берроуз не стал оправдываться за книгу о наркотиках, за такую книгу оправдаться нельзя. Вместо этого он сопроводил один документ другим, который удачно комментирует первый, вскрывает в нем теоретическое измерение. Но об этом речь впереди.

Пока что отметим: в силу того, что предисловие действительно проясняет то, что следует за ним, будет правильным не начинать с него, но прийти к нему впоследствии, ибо, поспешно комментируя то, с чем еще только предстоит ознакомиться, предисловие легко может спутать читателю, с позволения сказать, всю карту чтения.

Мы же рискнем начать картографировать с того момента, который открывает сразу два пути: первый – непосредственно в текст «Голого завтрака», второй – латерально, в литературную биографию его автора, автора, сочиняющего книгу, которая одновременно прочитывает его собственную жизнь. Место входа обращает на себя внимание тем, что только оно здесь никак не озаглавлено: «Я чую, стрем нарастает, чую, как там, наверху, легавые суетятся, пытаясь расшевелить своих ручных стукачей, и что-то мурлычут над ложкой и пипеткой, которые я скинул на станции Вашингтон-сквер, перескочил через турникет – два пролета вниз по железным ступеням – и успел на поезд „А“ в сторону жилых кварталов…»[145] Гипнотический ритм.