Bittersweet (СИ)

– За сам факт существования. За каждый вдох и выдох. За появление в основном составе. Да множество причин. И самая важная – очевидна. За то, что умер Джулиан, а не ты, – выплюнул презрительно. – Это тебе следовало сдохнуть на этой чёртовой дороге, но ты здесь, а его уже нет.

– Я сожалею, но абсолютно не…

– Да заткнись ты, сука мерзкая! – рявкнул Ромуальд.

– Какое отношение я имею к смерти твоей шлюхи?! Если он умер, значит…

Договорить Илайя не успел, потому что Ромуальд, и без того находившийся на грани помешательства, отшвырнул его вглубь комнаты. Приземление получилось на редкость неудачным. В полёте Илайя сшиб стол, не удержавшийся на месте. Чашка с горячим кофе и несколько пустых стаканов разбились, коричневая жидкость разлилась по паркету. Сам Илайя приложился только-только поджившим плечом об угол стола и прикусил губу, понимая, что уже не успеет подняться на ноги и податься назад тоже не сумеет, в противном случае изрежет все ладони осколками.

В голове проносились идеи одна страшнее другой, одна из них содержала в себе довольно чёткое изображение того, как Ромуальд хватает его за волосы и прикладывает лицом об это битое стекло, продолжая ухмыляться своей ненормально-маниакальной улыбкой и смеяться, когда собственный жест покажется особо удачливым. Но, кажется, эта идея пришла в голову только Илайе, и это частично обнадёживало.

Ромуальд приближался, и Илайя на время позабыв о прошлых мыслях, отпрянул назад, чуть переставив руку. Стекло впилось в ладонь, прорезая кожные покровы и моментально окрашивая паркет под рукой красным.

– Шлюха, да? – выдохнул Ромуальд еле слышно, шипяще. – Хочешь, скажу тебе, кто из вас настоящая шлюха?

– Не посмеешь, – прошептал Илайя, отрывая окровавленную руку от пола.

Раны саднили немилосердно, на паркете остались куски стекла, перепачканные кровью.

– Посмею, – ответил Ромуальд. – Ещё как посмею. И сказать, и показать. И размазать тебя по этим стёклам. Я тебя уничтожу, я тебя дотла спалю, чтобы ты понял, каково это – чувствовать себя ничтожеством.

– Больше, ещё больше пафоса, Ромео! Сложно признавать собственную вину, да? Легче перекинуть её на другого? Знаешь, кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Он был в этом баре? Он видел, как ты ко мне цеплялся? Не хочешь чувствовать себя виновным за эту аварию, поэтому обвиняешь меня? Тебе от этого легче? Правда, легче? Не верю. Если бы подобные вещи приносили облегчение, ты бы не вымещал злость на других, ограничившись словами.

– Заткнись.

– Больно? Очень? – Илайя ухмыльнулся. – Это ты виноват. Только ты. Никто кроме тебя. Ты, ты, ты…

Он засмеялся, запрокинул голову, вновь открывая беззащитную шею, располосованную чужим лезвием. Он продолжал смеяться, только раззадоривая Ромуальда, понимая, что этими словами делает ему большее, вгоняя куски этого стекла не в кожу, а прямо в сердце.

– Может, это тебе следовало сдохнуть? Так не затягивай с этим. Давай, вперёд. Отправляйся к своему любимому. Он тебя заждался и по вниманию изголодался. Что-то оно в последнее время было направлено на меня, а не туда, куда следует. Нечего сказать в опровержение, правда, Ромео?

После этого он ничего не говорил, лишь продолжал истерически хохотать, понимая, насколько метким оказался. Его слова достигли цели быстрее, чем действия Ромуальда. Он почему-то был уверен, что после этого противник обязательно сорвётся, бросится на него с кулаками, врежет по лицу, с удовольствием наблюдая, как по разбитой губе течёт кровь, а на месте зуба красуется насмешливая дыра, но ничего подобного не происходило. Ромуальд стоял и смотрел на него. Они оба замолчали, и в комнате установилась зловещая тишина.

– Я не виноват в его смерти, – произнёс Илайя, поднося к лицу окровавленную ладонь и проводя по ней языком, хотя уверенности, что слюна действительно с успехом может заменить антисептик, у него не было. – Можешь повторить всё, что уже сказал мне прежде. Давай. Я должен сдохнуть вместо него. Мне не место в основном составе грёбанного мюзикла. Я нищеброд, урод и мерзкая сука. Давай, говорю тебе. Я послушаю. Но сколько бы раз ты это не повторил, ничего не изменится. Он не воскреснет, а я не умру, если ты не окажешь содействие. Сомневаюсь, что терпения хватит надолго, потому, пожалуй, обращусь в ритуальные услуги, уточню стоимость и составлю примерный план своего захоронения.

– Я… – Ромуальд закрыл лицо руками, отгораживаясь от собеседника столь детским жестом, потому что ненависть перегорела, оставив вместо себя только пустоту.

Он не знал, чем её можно заполнить.

– Ага. Ты. Дальше-то что?

Ромуальд опустился на пол, потянув порезанную ладонь к себе. Он не знал, зачем это делает и предполагал, что ещё немного, совсем чуть-чуть, и это из его носа потечёт кровь, а кости будут раздроблены чужим кулаком. Если одна ладонь занята, то вторая свободна, и Илайя вполне может ею воспользоваться.

Кровотечение остановилось, но на ладони и запястье остались подсыхающие красные полосы. На шее потревоженная рана тоже покрылась коркой, пока тонкой и бордовой, но обещавшей в скором времени стать коричневой.