Bittersweet (СИ)

Всё стало с ног на голову в жизни Ромуальда с тех пор, как он увидел этого человека в окружении разноцветных огней, бесконечной однообразной музыки, бьющей по ушам и других людей, следовавших за ритмом. С тех пор, как отмечал каждое движение, представляя такую же экспрессию в других условиях, в иной эмоциональной окраске и формате взаимодействия. С тех пор, как впервые поймал себя на мысли о возможности измены и искренне радовался, что больше никогда не столкнётся с человеком, ставшим причиной для минутного помешательства, переросшего в нечто большее. Было бы нелепо говорить о любви, потому как мысли крутились не вокруг неё. Помешательство стало не минутным, а на постоянной основе. Моментами напоминало одержимость, зависимость. Как у Джулиана от таблеток, поддерживающих его здоровье в относительном порядке, так у Ромуальда от столкновения с напарником по сцене. С трудом получалось сформулировать, почему он так держится за эти встречи, неизменно называемые отвратительными подарками судьбы. Но он понимал, что хватается за них и не хочет отказываться.

Иногда как раз приходил к выводу, что они возвращают желание жить, угасавшее в моменты общения с Джулианом. Обречённость и отсутствие веры в счастливое развитие событий, присущие Джулиану, передавались Ромуальду, и он начинал поддаваться общему настроению. Ничего хорошего, только темнота впереди. Не стоит надеяться на лучшее, потому что в противном случае, разочаруешься сильнее, осознав: жалеть и гладить по голове его никто не собирается, а отвесить дополнительную порцию мерзости – всегда пожалуйста.

Теперь же при мыслях о личности напарника в мыслях всё путалось, перемешивалось и напоминало пистолет, приставленный к виску. Заряженный не холостыми пулями и не травматический. Настоящее оружие.

Ромуальд не испытывал никакой благодарности, он ненавидел сильнее, чем прежде. И почему-то склонен был винить во всём произошедшем именно Илайю, а не себя.

Недаром говорят, что злость обладает поистине разрушающей силой. Сейчас у Ромуальда появился реальный шанс проверить правдивость этого утверждения на практике. Данное чувство заставило его подняться с постели, перестав изображать амёбу, растерзанную и растянутую по стеклу. Именно оно подталкивало его к решительным действиям, не позволяя останавливаться на середине пути.

Он бежал вниз по лестнице, проигнорировав наличие лифта, сжимал ключи от машины в руке настолько сильно, что они впивались в кожу. Его преследовала одна настойчивая мысль.

Этим вечером он должен увидеть Илайю и поговорить с ним.

Спросить, не видел ли он кого-либо, не заметил подозрительную тень в коридоре? Вот только что делать, если ответ будет положительным?

На этот вопрос однозначного ответа не существовало, и Ромуальд только шумно сглатывал, чувствуя, как раздирает горло изнутри этот комок. Остатками благоразумия, что ещё пытались до него докричаться, он осознавал, что сейчас ему лучше из дома не высовываться, но всё равно двигался к намеченной цели, не замечая препятствий. Он ехал, неотрывно глядя вперёд, вцепившись пальцами в руль, но боясь ослабить хватку, словно от этого что-то зависело, а перед ним стоял вопрос жизни и смерти. Всё, что можно было потерять, он уже спустил в трубу.

Как-то Илайя сказал, что ему нечего терять. Теперь Ромуальд приходил к выводу, что жизнь их уровняла, поставив на одинаковую позицию. Ему тоже нечего терять. Никаких привязанностей, никаких ценностей, никаких целей в жизни. Он жил и старался, по большей части, ради Джулиана. Когда полицейский принёс ему новость о случившемся, монотонным голосом, практически не имеющим эмоциональной окраски, стало ясно, что многие ниточки оборвались окончательно.

Злость, направленная в сторону напарника по сцене, зашкаливала. Ромуальд без труда представлял, как он теперь рад и счастлив узнать, что больше не имеет соперников. Как рада Челси, мечтавшая о прекращении упорства со стороны брата. Они одержали безоговорочную победу, больше в их планы никто не вмешается. Возможно, сейчас они разговаривают по телефону, обсуждая сложившуюся ситуацию, разливают шампанское по бокалам, каждый в своей норе, произносят тост и наслаждаются напитком со вкусом торжества.

Последние несколько лет жизни наложили на его восприятие действительности неслабый отпечаток, кардинально изменив мировоззрение или внеся в него внушительное коррективы. Ромуальд практически позабыл, какой может быть жизнь без напряжения, попыток контролировать себя и плыть за двоих, при условии, что грести предлагается только одной рукой. Ведь вторая сжимает ладонь человека, которому непозволительно идти на дно. Если отпустить его, он рухнет вниз, головой на камни. Теперь ладонь разжалась сама собой, и Ромуальд не чувствовал ничего, кроме пустоты. Ощущение оказалось на редкость непривычным и даже немного раздражающим. Для того чтобы вернуться к прежнему образу жизни ему требовалось время, и он не представлял, как много. Наверняка больше, чем он способен предположить.