Bittersweet (СИ)

Усмехался. Самовнушение не работало. А память услужливо подбрасывала события того вечера в отцовском кабинете. Вечера, который отчаянно хотелось продолжить, но Ромуальд старался не думать о случившемся, не набирал знакомый номер и даже не пытался выловить напарника по сцене в пределах продюсерского центра. Он вообще предпочитал целыми днями просиживать в своём доме, читать, рассматривать потолок и изредка выбираться в большой дом, чтобы пообщаться с родственниками. Они не задавали вопросов, способных Ромуальда разозлить и вывести из состояния равновесия. Беседы были поверхностными, иногда шутливыми, но быстро утомляли.

Всё чаще закрадывалось в голову подозрение, что единственным человеком, которого хотелось бы видеть рядом – это Илайя. Просто увидеть, поговорить с ним, поделиться мыслями.

Ощутить прикосновение тёплых губ, положить ладонь ему на плечо, скользнуть по ткани, захватывая её и стягивая пиджак, провести по волосам, вновь уткнуться носом в шею, запоминая запах его одеколона.

Почувствовать себя гончей, что взяла след и теперь преследует жертву, понимая: пока не получит её, остановиться не сумеет. Пока не прикусит кожу там, где ощущается биение пульса, копируя события того вечера.

Он прикасался к Илайе через ткань рубашки, не решаясь потянуть её вверх, вытаскивая из брюк, чтобы затем провести пальцами по коже. Он прихватывал губами его губы, ощущая крепкую хватку пальцев на плечах, думая о том, что на них вполне могут остаться синяки, но даже не планируя отталкивать или отстраняться, попутно радуясь, что полы здесь действительно моют ежедневно. Он проводил пальцами вдоль ровного ряда пуговиц, не торопясь их расстёгивать, потому что в противном случае это выглядело бы, как попытка забить воспоминания об одном человеке сексом с другим. Ромуальду не хотелось, чтобы со стороны его действия выглядели именно так. Однако и ограничиться одним прикосновением у него не получалось. Он зацепил одну из шлёвок, потянув за неё вверх, заставив Илайю прогнуться в спине, прижавшись ближе.

Ромуальд пытался полностью компенсировать недостаток тактильных ощущений, прижаться так, как не сумел это сделать в квартире. Поцеловать, облизать, прикусить, погладить, пройтись пальцами по бедру, отмечая, что теперь Илайя не отворачивается и не закрывает лицо руками. По большей части, они делили ответственность на двоих, и это было осознанное решение, а не спонтанное, под влиянием момента, когда один решил выступить в роли утешителя, но способов лучше не нашёл, а второй согласился моментально, не отвергая.

«Ты не умеешь целоваться?».

«И что?».

«Ничего. Просто…».

Он не засмеялся, только вновь подался вперёд, прихватывая губы поцелуем, проводя по ним кончиком языка. Ладонь провела вверх и вниз по линии пуговиц. Неуверенность никуда не делась, и он лишь бездумно теребил край ткани, не решаясь поднырнуть под него пальцами, чтобы прикоснуться к коже. Хотелось, несомненно, но он старался не торопить события. Больше всего на свете Ромуальд опасался, что этот вечер станет повторением того, когда они находились в квартире Илайи, рядом валялись окровавленные осколки, а шумные выдохи сквозь стиснутые зубы напоминали лезвия ножей, врезающихся в тело.

В кабинете отца всё складывалось иначе, и он с трудом заставил себя оторваться от невозможно приятных действий. Поднялся на ноги, помог Илайе.

Они разошлись в разные стороны, даже спускались поодиночке. Один на лифте, другой, воспользовавшись лестницей. Откровенного разговора больше не было, зато появилась некая неловкость.

Если бы они занялись сексом, уровень её явно зашкалил бы, но они сумели вовремя остановиться.

Наверное, это было правильно. Наверное, им следовало долго обсуждать сложившуюся ситуацию, попутно приходя к выводу, что максимум их взаимодействия – это дружба. Ромуальд мог бы это сказать. Сказать, но не поверить, потому что знал правду, и в её концепцию приятельские отношения не вписывались.

Однако груз вины и мысли о Джулиане заставляли делать десять шагов назад, совершив один вперёд.

Ромуальд бежал, надвинув кепку как можно ниже, смотрел под ноги и надеялся, что с помощью физических упражнений сумеет избавиться от посторонних мыслей, останется только усталость. Но организм, привыкший к тренировкам, воспринимал всё легко и безболезненно. Мышцы не стонали от боли, не притягивали к себе пристального внимания, отчего Ромуальд вновь и вновь вспоминал момент расставания, думал о полутора неделях молчания. Прикидывал, чем может быть занят в это время Илайя. Челси, кажется, говорила, что её ученик активно работает в тандеме с композитором, и теперь уже Энтони занимается постановкой чужого голоса, рассказывая и показывая в деталях, как именно нужно исполнять партии, им написанные.