Футбол оставлял Илайю равнодушным, и поход в спортивный бар на память о себе подарил ровное впечатление. При условии, что финал той встречи и последствия, спровоцированные ею, не принимаются к сведению. В противном случае равнодушие уходило в глубокий минус. Там Ромуальд не ошибся фатально, но и десять из десяти не выбил. Здесь же сумел попасть прямо в цель, и Илайя занимал себя постоянными спусками, наслаждаясь снегом, взметающимся вверх, ветром и ощущениями, которых ему так не хватало в детстве. Он пробовал не просто скользить, а совершать простейшие трюки. У него получалось. Пусть не так хорошо, как у Ромуальда, но всё же получалось.
Снаряжение Илайя брал напрокат, отвергнув предложение Ромуальда поделиться своими шмотками. После трюка с шарфом он мог согласиться на это только ради проверки и попыток утвердиться во мнении, сформированном прежде. Он не сомневался, что как только наденет вещи, принадлежащие Ромуальду, вновь окажется во власти знакомого запаха и утонет в приливах сентиментальных мыслей.
Происшествие в кабинете они старались не упоминать в разговорах, обсуждать его не брались, и это наводило на мысли, что всё осталось в прошлом. Утешение, сработавшее в подходящем месте, в нужное время. Теперь Ромуальд ни в чём подобном не нуждался, а Илайя не собирался провоцировать его на признания, не имеющие под собой оснований. Слова о влюблённости он предпочитал игнорировать.
Спорт неплохо способствовал осуществлению задуманной цели, но и здесь имелись нюансы.
Когда они выбирались в Хафьель Парк, проблем не было. Там Илайя мог хоть круглые сутки зависать. Но вот когда выпадал день лыж, становилось не по себе. Ромуальд катался, Илайя прохаживался наверху, с подозрением косясь в сторону баров, в которых вполне мог бы пропустить пару стаканов аквавита, но не решался, с трудом представляя, в каком состоянии выползет из этого заведения. Аквавит пробовать ему тоже не доводилось, но, кажется, напиток относился к категории крепких. Точную крепость Илайя уже не помнил, но когда-то интересовался. И если память не изменяла, нижний порог крепости составлял не меньше тридцати оборотов, ближе к сорока и мог доходить до пятидесяти.
От предложения Ромуальда Илайя отказался и на лыжи не вставал. Здесь дело было не в принципах, а в том, что Ромуальд собирался выступать в качестве персонального инструктора, что концентрации внимания не способствовало. Несмотря на то, что он ничего особенного не делал, удерживая себя в рамках дозволенного, Илайя всё равно чувствовал себя неловко. Ромуальд не прижимался к нему, избегал случайных прикосновений, продуманных заранее, но совершённых будто ненароком. Он либо показывал сам, либо на словах пытался донести до адресата нужную информацию, при этом удерживая дистанцию. Он пестовал легенду о дружбе, и Илайя охотно её поддерживал, но иногда и его решимость расходилась в разные стороны. Приходилось осаживать себя и наскоро латать лохмотья, обнажившие никому особо не нужные переживания. Отлично, что во время катания на сноуборде очки скрывали половину лица. В такие моменты можно было смотреть куда угодно, не выдавая себя. На Ромуальда, в том числе. На его отточенные, практически профессиональные действия. Он не воевал с доской, в их отношениях царило полное взаимопонимание.
Впрочем, одними попытками установить рекорд, заполучив в свою копилку максимум любительских спортивных достижений, поездка не ограничивалась. Отель, в котором они остановились, расположился неподалёку от Олимпийского парка и этнографического музея «Майхауген». Кроме того, в семистах метрах от отеля лежала центральная железнодорожная станция. В любой момент можно было собрать небольшой рюкзак и отправиться на день-два в соседний город, побродив по его улицам и посмотрев достопримечательности.
Ромуальд что-то подобное планировал. Во всяком случае, не упустил возможности позаимствовать ноутбук напарника и поискать информацию о городах Норвегии, достойных внимания, внёс предложение о спонтанной поездке в Берген или в Тронхейм, но это пока не было утверждено и одобрено, оставаясь на уровне планов.
Этнографический музей действительно обладал особым очарованием, здесь можно было бродить до бесконечности, рассматривая три тематические зоны. Илайя, собственно, именно этим и занимался.