Bittersweet (СИ)

Целуя шею, приходилось собственные порывы основательно сдерживать, поскольку премьера мюзикла была не за горами, и актёр не мог появиться перед почтенной публикой в неприглядном виде. Все, конечно, счастливы, что его личная жизнь не в упадке, но маскировать постоянно шею – то ещё удовольствие. Можно, конечно, понадеяться, что всё скроет одежда и волосы, но это ведь не так. Воротник ничего не скроет, волосы будут убраны в хвост.

На репетициях Илайя пробовал отрабатывать номера и с прядями, свободно спадающими на плечи, и с хвостом. Режиссёр одобрил второй вариант, посчитав, что официант всё же должен придерживаться определённого дресс-кода. Именно в этой сцене требовалось демонстрировать максимально открытую шею.

Временами Ромуальд ловил себя на мысли, что ненавидит подобные условности.

Что же касается причёски, то ему больше нравился первый вариант. Он неизменно пробуждал в памяти мысли о самой первой встрече. О волне светлых волос, взметнувшихся, привлекших к себе внимание, заставивших залипнуть на образе человека, что двигался в такт музыке, полностью с ней сливаясь, не диссонируя, не просто будучи дополнением или картонной иллюстрацией на фоне, а частью её.

Его движения не были хаотичными, не походили на дёрганье робота, запрограммированного на воспроизведение одних и тех же действий. Он двигался плавно, был невыносимо привлекательным, а попытки отвести от него взгляд проваливались с оглушительным треском. Одна за другой.

И сейчас Ромуальд мог бы с уверенностью сказать, что сценарий отношений, написанный в тот вечер, вряд ли сумел бы удовлетворить его запросы. Один раз привлечь его к себе, поцеловать, нашептать пару милых глупостей, повести за собой, а потом исчезнуть из жизни, бросив небрежно обещание позвонить, при этом даже не спросив номера.

Как звонить-то собирался?

Никак. Никогда.

Он вообще не думал, что в жизни произойдут кардинальные перемены.

– Вечером?

– Да.

– Ночью?

– Дважды да. Трижды.

Волосы щекотно коснулись кожи, Илайя запрокинул голову, подставляя шею. Пальцы вплелись в пряди Ромуальда, перебирая их. Волосы у него были не короткими, но и не такими длинными, как у самого Илайи. Впрочем, Илайя и о себе не сказал бы, что похож на человека, всю жизнь отращивавшего длинные-предлинные волосы. Периодически он их подстригал, не мог не подстригать. Они спускались чуть ниже лопаток. Он редко собирал их в хвост, косы вообще не плёл, потому что казался себе смешным с подобной причёской. Сам не знал, какие причины лежат в основе такого отношения к укладке волос.

– Ты тоже, – прошептал тихо, проводя ладонью по подушке.

Пальцы ухватили широкую кружевную ленту. Ромуальд замер, прекратив на время свои действия. Илайя улыбнулся, приложил повязку к его лицу. Ладонь не оттолкнули, не запротестовали, не возмутились, не обвинили в глупости и склонности к тупым шуткам. Фактически дали зелёный свет.

Ромуальду вещица подходила не меньше. Илайе даже сильнее понравилось, чем на селфи, сделанном ценой невероятных усилий. Преувеличение, само собой. Не так уж много. Всего-то два или три часа, огромное количество испорченных кадров, отправленных в дальнейшем в корзину без сожаления, несколько минут смеха над особо неудачными кадрами. Вновь пожелание двойной порции счастья корпорации, придумавшей и подарившей жизнь графическим редакторам, коррекция света. Несколько кликов, и вот оно, его идеальное изображение, способное пробудить сексуальное желание в адресате послания. Хотелось бы верить, что так.

Теперь Илайе не предлагали выступить в качестве фотографа или модели. Он переквалифицировался в созерцателя классического, инициатива перешла в его руки, решимости прибавилось. Теперь уже он прикасался, целовал, шептал бессвязное, не слишком наполненное глубоким смыслом, утыкаясь носом в шею. Упирался ладонью в кровать, наслаждаясь реакцией на свои действия, любуясь выражением лица. Чуть запрокинутая голова, закушенная губа.

Ромуальд не выдержал раньше. Он старался, но у него не получалось полностью подчиниться. Он сдёрнул повязку с лица, на секунду зажмурился, вновь возвращая себе способность видеть, сменил положение почти мгновенно, прижимая Илайю к кровати. Тот свесился головой вниз, засмеялся.

– Свалимся – загремим в больницу. Сорвём премьеру.

– Нам не привыкать.

– Челси не простит.

– Честно? Плевать.

– А серьёзно?

– Не свалимся. Обещаю.

Ладонь привычно скользнула по шее, заставив застонать.

То ли шея такая чувствительная, то ли у них фетиш один на двоих появился. Ромуальду нравилось к ней прикасаться, Илайе нравилось, когда к ней прикасались.

Вот именно так.

И ещё нравилось, когда притягивали к себе, а потом грубо целовали, проскальзывая чуть шершавым языком в рот, чтобы глубоко и горячо. Он в это время тоже обнимал Ромуальда за шею, второй рукой шаря по полу в поисках джинсов, потому что где-то в кармане было… Должно было быть. Ещё хотя бы пара штук. Они же не истратили всё так быстро? Или уже да?

Нет. Всё-таки нашлось несколько.