Bittersweet (СИ)

Ромуальд не мог упустить из вида и этого человека. Обстоятельства встречи, знакомства и развития, которое получала их история. Сейчас, на данном этапе складывался постепенно фундамент, и от того, каким он будет, зависело многое. Ромуальд старался окончательно распрощаться со своими человеческими качествами, опираясь на деловой подход, связанный с решением проблем и устранением конкурентов. Думал в режиме нон-стоп о карьере Джулиана. Как чокнутый исследователь, готовый день и ночь трудиться в попытке добраться до самой сути, увидеть сердцевину, а не только оболочку, он постоянно держал в уме заметки о разговорах, угрозах, попытках влиять на человека, которого толком не узнавал, да и не собирался делать этого в дальнейшем.

Он убеждал себя, что партнёр по сцене его не бесит совершенно. Совсем нет. Но постоянно испытывал прилив раздражения, стоило только пересечься взглядам. Апофеозом всему становилось понимание, насколько остервенело потирает тот участок кожи, куда его умудрились поцеловать. Это не было приятно и больше походило на кислотный ожог, разъедающий ткани. Говорят, что ядовитая слюна бывает у змей. Наверное, Илайя им дальний родственник. Или близкий… Кто его знает?

Впрочем, кого он обманывает?

Анализировать несуществующие отношения можно было до бесконечности, прикидывая, что послужило формированию столь негативного восприятия друг друга. Размышления имели склонность развиваться в самых разных направлениях, но приводили к единому выводу.

Джулиан.

Если бы не желание доказать миру и предателям, его населяющим, что Джулиан способен на великие дела, никакого противостояния не наметилось бы.

Эпизод в клубе… Эпизод, как эпизод.

Временное помешательство, злость, умноженная на несправедливые обвинения. Желание или подраться с кем-то, или потрахаться. Тогда преобладало второе, и Ромуальд ему следовал. Обломался, но теперь, после возвращения Джулиана и секса, который был у них этой ночью, не жалел об упущенном шансе.

Может, совсем чуть-чуть – правда же? – но не так, чтобы лезть на стенку и выть от отчаяния. Он не планировал менять одного на другого, проводя стремительную рокировку, из принципа, потому что в противном случае становился тем, кого отчаянно презирал. Предателем.

Проходя по двору и пряча ладони в рукавах свитера, подобно муфте, Ромуальд думал о том, как всё в его жизни нелепо складывается. В данном случае всю ответственность следовало возложить на упрямство Челси и нежелание уступать. Непреклонная, она постоянно отвергала кандидатуру Джулиана, словно в её жизни некогда был голодный год, и в человеке, отобравшем последний кусок, она узнала давнего знакомого.

Ещё одна предательница.

Пока Джулиан считался топовым артистом, Челси неплохо с ним ладила. Когда стало известно, что он не только один из тех, на ком можно заработать деньги, но и некто больший для её младшего брата, сразу стала жёстче, строже и задрала подбородок. Тем удивительнее было осознавать, что она с такой лёгкостью общается со своим подопечным. Человеком, которого нашла непонятно где и когда. Не будь она столь молодой, Ромуальд даже выдвинул бы шикарную теорию, способную обосновать такую нелепую ситуацию. Ученик Челси – один из Эганов, потерянный в детстве. Возможно, их третий брат, а то и сын самой Челси. Теория отдавала мыльным сериалом и не выдерживала никакой критики, поскольку и по внешности, и по возрасту Илайя им в родственники или сыновья не годился.

Радужка его глаз имела серый оттенок, а не голубой или карий, как у Ромуальда и Челси. Да и вообще. Нет, определённо, ничего общего.

Тогда почему он отлично ладит с Челси, в то время как его, Ромуальда, общение с сестрой напоминает лай двух собак, что видят друг друга на улице и не могут пройти мимо, не устроив концерт на потеху публике? Удивительно, что сегодня этого удалось избежать.

Ромуальд присел на корточки, прикоснулся пальцами к свежим комьям земли рядом с кустами роз. Он никогда не любил цветы, но сейчас непроизвольно зацепился взглядом за эти розы, попутно вернувшись в мыслях к событиям прошлой ночи. К хрупким лепесткам лилий, разбросанных по полу, что превратились под конец в неаппетитную кашу, к их дурацким жёстким стеблям, один из которых острым отрезанным краем умудрился впиться ему в руку. До крови, конечно, кожу не прорвал, но приятными данные ощущения назвать не получалось.

Джулиан потом лежал и грыз стебли повреждённых лилий, не потому, что считал их вкусными. Он не относился к категории пищевых извращенцев, готовых поглощать кору, листья или цветы, предназначенные для иных целей, но приспособленные почему-то для гастрономии. Он просто наслаждался процессом. Джулиан ломал сочные стебли, растирал между пальцами частички пыльцы, которая всё же сохранилась, не забившись в ворс ковра.

Впервые за долгое время Джулиан улыбался, и это не было вымученным действом, словно его принуждают. Оно получилось искренним.