Битва

В профиль подсвеченное лицо начальника управления показалось еще более темным, кожа резко обтягивала скулы, тяжелая, застоялая, пожалуй, никогда и ничем не компенсируемая усталость и бессонница отразились в застылом тусклом блеске глаз.

Бондарин пружинисто встал, давая, видно, ему, единственному оставшемуся в кабинете, понять, что задержал его и всех и теперь вот не желает дольше брать на себя грех… Повинуясь внутреннему движению, подумав, что Бондарин начнет извиняться и надо опередить его — пост у него нелегкий, такие затяжные сидения не редкость, они изматывают, недаром вид Бондарина говорит о многом, — Сергеев пошел с готовностью навстречу, прямо к столу. На миг удивление мелькнуло во взгляде Бондарина, тотчас застылость в глазах его как бы помягчела, оттаяла, и, когда он заговорил, хрипотца, как показалось Сергееву, тоже сгладилась:

— Поздно, Георгий Владимирович, задерживать не буду. Но вот новость: по дипломатическим каналам договорились с американцами сесть за стол переговоров. Центральный вопрос — ограничение противоракетных систем. Не знаю еще, что и как тут. Словом, нужны первые подступы… И как такое может коснуться полигона, настоящих и будущих изменений «Меркурия»? Предварительно хотя бы, понимаете? В общих чертах: что придется свернуть, а что наоборот. Ну разумеется, если в том возникнет нужда. Вот как! Подготовить наше мнение… Так что, видите, времена меняются.

Хотя у Сергеева набралось к начальнику управления множество вопросов, он не хотел затягивать разговор и только уточнил процедуру совета на вторник.

Устало взглянув на него, — мол, знаю, есть у вас вопросы, есть ко мне дела, — Бондарин сказал:

— Совет здесь, позднее. Сначала к десяти у министра. Остальное — дорогой. Подвезу вас в гостиницу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

В машине Бондарин хотя и активно, но явно устало размышлял о том, что работа предстоит сложная и важная, а главное — затяжная: не так-то просто в этой области договориться — пытался в раздумьях определить, наметить узловые вопросы. Ясно, что начальника управления беспокоила нежданная, верно тоже для него новая, проблема, к ней надо было искать подступы, наметить их, определить отношение. В конце концов он сказал с явным сожалением:

— Словом, пока темный лес!

Когда машина, обогнув скверик-островок на площади Коммуны, остановилась у каменной широкой лестницы гостиничного подъезда и Сергеев, открыв дверцу, выставил ногу на асфальт, Бондарин круто обернулся с переднего сиденья:

— Но вам, Георгий Владимирович, думаю, придется в том «лесу» побывать… Вот так! И знать, выходит, надо больше, чем делается у вас, в Шантарске. Кстати, в Медвежьих Горах, у Тарасенко, давно были?

— В прошлом году, — ответил Сергеев. — Взаимодействие налаживали.

— Э, отстали! Такой разворот! Придется не просто взаимодействовать — в прямых контактах работать. — Затянувшись и шумно выдохнув дым, Бондарин ткнул окурок в выдвижную пепельницу, со звоном захлопнул ее. — Идея! Есть ведь два дня: воскресенье и понедельник…

— В Медвежьи Горы? — догадался Сергеев. — Я бы не прочь…

— Та-ак… — протянул Бондарин, остро скользнув щуристым взглядом, отвернул рукав тужурки: — Через час десять идет спецрейсовый самолет. Умнов там, в Медвежьих Горах. А?..

— Успею?

— Вот что, машина сейчас вернется. Из дому позвоню на аэродром, если что, пусть немного задержится. Идет?

— Идет.

— В общем, прикидывайте, думайте! Прицел — переговоры!

Пожал энергично, цепко руку, и Сергеев подумал не о том, что свалилось как снег на голову — собрать портфель, ехать на аэродром, а вот о нем, Бондарине: казалось, устал — все двенадцать часов в оглушающей человеческой круговерти, и на́ тебе — опять цепок, энергичен…

Весь день он бегал по управлениям, некогда было подумать о чем-то другом, кроме тех вопросов, бесчисленных проблем, возникавших в каждом новом месте. Они требовали сосредоточенности, поисков, неожиданных дополнительных согласований, переговоров; не успев пообедать, Сергеев и теперь не испытывал голода, то ли потому что перетерпел, то ли потому что не отпустило напряжение — чувствовал, как еще весь был точно сжат в пружину, жил дневными заботами, взмутившим душу разговором с Бондариным.