Битва

Он был благодарен и признателен этой маленькой женщине и не переставал удивляться ее духовной крепости. То, что она сверх меры беспокоилась, навестит ли он, оказавшись в Москве, Ларису и внука, — он знал: у нее такое искренне, от кристального, даже болезненного убеждения, здесь нет игры, нет хитрости, иначе Лидия Ксаверьевна не мыслит, иных отношений она и не представляет себе. Его удивляла и покоряла какая-то открытость жены, совершенное отсутствие чисто женской «политики», естественной, казалось бы, неприязни к его прошлому, к той его прежней жизни, прежней семье. Он вспомнил, что, когда Лариса, его дочь от Ирины, выходила замуж, Лидия Ксаверьевна собрала щедрый подарок и на попытку Сергеева умерить ее пыл ответила мягко, но категорично: «Нет-нет, Егор, тут твоя обязанность, а значит, и моя». На свадьбу тоже заставила его поехать. Поехала и сама, хотя не хотелось ему — так он думал — травмировать Лидию Ксаверьевну встречей с Ириной, возможной обидой — всего можно было ожидать от невыдержанного, вздорного характера бывшей жены. Однако маленькая, внешне проигрывающая перед крашеной, броской Ириной Лидия Ксаверьевна выдержала свою роль легко и просто, и он с тайным восторгом и гордостью наблюдал, как та непостижимая сила Лидии Ксаверьевны подчинила, сковала Ирину, и странно: та погасла, увяла, вдруг утратив свою обычную развязность, браваду. К Лидии Ксаверьевне, словно к магниту, потянулась и Лариса, ни разу не видевшая ее до свадьбы. В чистоте, аккуратности, во всей какой-то ее прямоте и ясности, готовности к немедленному доброму шагу, что сразу же, в первые минуты, открывалось в Лидии Ксаверьевне всякому, была ее крепость и сила, ее счастливое преимущество. А когда у Ларисы появился сын, Сергеев нередко заставал жену за сбором посылок: внуку слались распашонки, колготки, носки, пинетки, кофточки. Сергеев удивлялся ее энергии, ее заботе и радовался, все больше убеждаясь, что это у нее от души, что такая забота доставляла ей истинное удовольствие.

Сейчас он отчетливо представил, как она и чем занята там, в Шантарске, в вылизанном ее бесконечными стараниями домике: она, определенно, после телефонного разговора станет укладывать Максима спать, все объяснит ему, как взрослому, о чем шел разговор с отцом. И Сергеев, как наяву, видел и спокойное, серьезное выражение ее лица, и быстрые мягкие руки, все делающие аккуратно и ладно, энергичные, быстрые переходы от бельевой тумбы к софе — скоро, дробно отстукивают домашние туфли по крашеным доскам пола. Полузакрыв глаза и так покойно, с улыбкой следя за каждым ее движением, каждым шагом, Сергеев испытывал в душе такое счастье, умиротворение, что наконец поймал себя на мысли: подобную полноту счастья человек вряд ли может испытывать и выдерживать постоянно, а лишь в исключительных случаях, потому что она как бремя, а бремя, думалось ему, человек не способен долго выдерживать…

Встряхнувшись в кресле, освобождаясь от теснившихся перед ним видений, он потянулся к телефону, набрал номер. Ответила Лариса — немножко сонным протяжным голосом. Сергеев спросил, не разбудил ли, не спят ли они.

— С приездом, папа. Заедешь?

— Нет, опять не получается… Сегодня уже поздно, а завтра весь день в бегах и — домой. Так что в другой раз.

— Ясно. А нам звонила Лидия Ксаверьевна, сказала — будешь.

— Она не знала обстановки, — ответил Сергеев, чуть помедлив, подумав, что, выходит, сначала Лидия Ксаверьевна позвонила Ларисе, искала его, а вот почему в разговоре с ним умолчала о звонке к Ларисе — просто ли забыла, или что-то другое? Но, решив, однако, что это мелочь, тут же с веселым предчувствием от предстоящего разговора с внуком, вспомнив разом почему-то случай, когда Лариса сказала: «Давай положим деда на лопатки», внук пошел в угол, достал детскую игрушечную лопатку, принес: «Давай!» — представив все в одно мгновение, Сергеев уже в нетерпении, в наплыве мальчишеского оживления, сказал дочери:

— Давай его, Леньку! Я поговорю с ним… Давай!

2

Была суббота — последний день пребывания в Москве. Вечером, Сергеев знал, в Шантарск пойдет служебный самолет, на нем и улетит домой. Так он рассчитывал, и потому последний день ему виделся особенно плотным: оставалось еще провернуть добрую треть запланированных дел.

Время подступало к предобеденному. Сергеев уже обошел не один этаж, не один кабинет, кросс по знакомым этажам, утомлял однообразием, множеством деловых, торопливых людей.