Битва

После звонка мужа она успела только положить трубку, как боль опрокинула ее на диван. Лидия Ксаверьевна подумала, что должна позвонить вниз, дежурной Ксении Петровне, с которой у нее установились добрые отношения: та забегала в номер на дню по нескольку раз, дежурила или не дежурила — все равно. А в этот вечер она как раз дежурила в гостинице.

Дрожащей, неверной рукой Лидия Ксаверьевна дотянулась до телефона на столике, вся в ознобе, как после ледяной купели, — язык плохо слушался, — не сознавая, что ей ответили с коммутатора, а не из администраторской гостиницы, все же выдавила из последних сил:

— Ксения Петровна, пожалуйста…

И сама уже не услышала этих слов: новая резкая боль отсекла все реально воспринимаемое, она сцепила зубы, чтоб не закричать, лишь застонала, трубка из руки выскользнула на пол, на ковровую дорожку…

Сергеев находился под острым впечатлением от бюро обкома, на котором все безоговорочно и просто решилось в пользу полигона. После сообщения Сергеева, лаконичного, четкого, лишь он успел произнести: «У меня все», как Семиоков, невысокий, круглый, точно колобок, — форменный, из темного габардина, костюм казался ему мал, — тотчас вскинул по-школьному короткопалую руку:

— Можно ответить?

Секретарь обкома был теперь при галстуке, в светлом легком костюме, что сразу сделало его старше, официальнее; он спокойно остановил:

— Нет, товарищ Семиоков, вы пока подождите. Выслушаем других, соберем, как говорится, все грехи в кучу, а уж потом вы. Но я просил бы товарища генерала Сергеева еще повторить заключительную фразу, выводы. Давайте, товарищи, послушаем.

И Сергеев повторил свой вывод:

— Считаю, что пропускной режим через мост не отвечает государственному пониманию событий, это — узковедомственное решение. Ни больше ни меньше. Мы же просим изменить режим временно, до постройки другого моста…

Кивнув Сергееву, секретарь обкома сказал:

— Что ж, по-моему, серьезно и убедительно. Но у нас есть еще претензии к отделению дороги — давайте, товарищи.

Претензии касались выполнения плана перевозок, взаимоотношений дороги и области, и Сергеев видел, как Семиоков сник, утратил ершистость, независимый вид, с каким поначалу сидел за столом, торопливо, размашисто что-то писал в блокнот, а когда ему дали слово, все покорно принял, со всем согласился.

Уехал Сергеев сразу, как только «закруглились» с первым вопросом; прощаясь, секретарь обкома напомнил, о чем договорились с вечера: пусть представители полигона устанавливают прямые отношения с областными организациями, обком всячески будет содействовать этому.

Теперь, подлетая к полигону — «аннушка» уже резко пошла на снижение, и впереди справа показалась полосатая будка с вяло повисшим над ней конусом, — Сергеев думал о том, что произошло там, в обкоме партии, каких-то два часа назад, и радовался, что заложен первый прочный кирпич в отношениях с местными властями, а это, он знал, немаловажно в делах сегодняшних, да и будущих, полигона. Он удивился, увидев опять у будки полковника Валеева: Сергеев не сообщал ведь, когда прилетит, но вот человек ждет, встречает — чего бы это?

Валеев подошел прямо к самолету и, когда Сергеев спустился по трубчатой металлической лесенке, козырнул — вид у него не взволнованный, как отметил Сергеев, но строгий, с суровинкой смотрят темные глаза. У Сергеева — он научился уже понимать начштаба — промелькнула настороженная мысль: что-то все-таки не очень страшное, но случилось. И сразу холодок знакомо родился где-то в глубине, у сердца, и Сергеев против своего обычного правила — не опережать события — спросил:

— Что-нибудь случилось, Федор Андреевич?

— Лидия Ксаверьевна… Вчера вечером… Устроили ее в санчасти строителей… Трудные роды. Сейчас узнавал — пока нет…

Холодок, родившийся в груди Сергеева, сменился вспышкой жара, испарина проступила под рубашкой, и Сергеев спросил неожиданно для самого себя не своим, вялым голосом:

— Как она сейчас?

— Положение трудное. Там все время врач. Новый гинеколог…

Длинные ноги Сергеева, направившегося от самолета к машине, мало сгибавшиеся в коленях и в обычном состоянии, сейчас как бы закаменели: он шел точно на ходулях.