Битва

Сергеев уже успокоился, внутренне собрался, подумал, что Валеев и Янов правы, неотложных дел на точках нет, он полетит туда завтра, а с Лидией Ксаверьевной мало ли что может случиться, и, шагнув к своему столу, ответил привычно, деловым тоном:

— «Муха» серьезная, Федор Андреевич, — бюро обкома.

Начальник штаба кивнул понимающе.

4

Сергеев сидел в маленькой комнатенке санчасти, через одну всего от той, в которой все еще мучилась в родах Лидия Ксаверьевна. Он приехал сюда после того, как проинформировал товарищей о всех делах в Москве и областном центре, сознательно рассказывал им все подробно, чтоб люди видели, что к чему: больше будут сознавать ответственность и, значит, будет больше отдачи от каждого, больше пользы общему делу…

Он сидел в этой маленькой комнате, на крашеной, когда-то белой, а теперь облезлой, табуретке. Ее принес тот самый санинструктор, встретивший его днем. Вечером, приехав в санчасть, Сергеев уже знал, за какой дверью искать врача-гинеколога, знал и как ее зовут — Марьяна Касьяновна; видно, она украинка, пышнотелая, с белым лицом, с мягкими чертами, с мягким же и выговором. Муж ее, подполковник-автомобилист, тоже был украинец — Перепевенко; коренастый, крепко срубленный, как и его жена, он тоже попал с корабля на бал: уже вступил в должность начальника автоотдела, присутствовал на совещании, которое собирал Сергеев и с которого приехал сразу сюда.

Пожалуй, в первый раз Сергеев попал в такое положение, когда не знаешь, что делать, как быть, что предпринять, да и что предпримешь — ничего!

Когда он приехал сюда, к нему вышла уже не одна Марьяна Касьяновна — вышла в халате женщина, должно быть тоже врач, явился и начальник медслужбы полковник Сагалин, пожилой, плотный, с серебристой жесткой шевелюрой, очень спокойный, малоразговорчивый человек. У Сергеева, когда начмедслужбы впервые представлялся ему, явилась мысль, что всем своим видом Сагалин мало похож на медика, — скорее, на ученого-атомщика; впрочем, Сагалин оказался кандидатом медицинских наук, и это еще больше удивило Сергеева.

Начальник медслужбы вышел навстречу Сергееву последним, за Марьяной Касьяновной, первой же была незнакомая женщина в халате. Сергеев отметил: лицо иссушено, острый, чуть горбатый нос, цепкий, будто впивавшийся, взгляд; фигура у нее тоже полноватая, как и у Марьяны Касьяновны, на стройных ногах модные туфли, тонкие каблуки-шпильки. И хотя все Сергеев отметил в незнакомой женщине, весь ее облик, решительный, даже властный, однако все промелькнуло мимо его сознания, занятого лишь одним: как там у Лидии Ксаверьевны? что с ней?

Да, Лидия Ксаверьевна… Он не видел ее уже целую вечность: неделю пробыл в Москве, а прилетев, тоже не сумел заглянуть на минуту в гостиницу. Всего на минуту! «А ведь мог, мог!» — накатывалось в сознании, и от этих самообвинений было горько, подступало запоздалое раскаяние: а вдруг с ней… Он обрывал страшную мысль, не додумывая до конца. Возможно, у Сергеева было все написано на лице, и эта властная незнакомая женщина, остановившись, впилась строго взглядом.

— Вы, товарищ генерал, как догадываюсь, и есть муж роженицы? — спросила она и, когда Сергеев кивнул, сказала твердо, как решенное окончательно и бесповоротно: — Положение нелегкое, но роженицу транспортировать нельзя. Будем ждать. В случае чего примем меры на месте.

Стоявший позади Сагалин чуть вскинул тяжелую седую голову, сказал негромко:

— Ольга Всеволодовна — консультант-хирург облздрава… Только что прилетела.

Сергеев пожал руку женщине, по-мужски твердую, крепкую; мелькнула мысль, что, кажется, интуитивно чувствовал: она должна быть именно хирургом. Она пошла по коридору к выходу; сказав, что поедет и устроит Ольгу Всеволодовну в гостиницу, Сагалин пошел за ней. Вспомнив, что видел у санчасти «рафик» с красным крестом — они, выходит, приехали на нем, — Сергеев сказал Сагалину, чтоб ехали на его «Волге», а после отпустили машину в гараж — если понадобится, он вызовет. Марьяна Касьяновна задержалась с Сергеевым; к вечеру лицо ее заметно опало, глаза глубже ушли в глазницы, за сутки она, верно, ни прилегла и даже, возможно, не присела по-настоящему. Серые ее глаза остановились на Сергееве настороженно.

— Сегодняшняя ночь — критическая, Георгий Владимирович… Но будем надеяться.

Она ввела его в комнату, где он сидел сейчас один, и принялась объяснять подробно и предвидевшиеся трудности, и неожиданности, которые открылись лишь теперь: и слабая маточная секреция, и возрастные особенности, и потеря сил, и пониженный тонус…

Слушая ее, Сергеев чувствовал ее глубокую озабоченность, желание раскрыть перед ним все и, возможно, облегчить тяжесть, которая лежала грузом; видел — она смертельно устала, сламывала сон, боролась с ним. Сергеев испытывал к ней теплоту и благодарность.

— Спасибо вам, Марьяна Касьяновна.

— Что вы, что вы! — Она чуть зарделась и совсем неожиданно сказала: — Дай бог вот все бы благополучно закончилось. А вам надо отдыхать, Георгий Владимирович.

Сергеев выпрямился на табуретке: