Битва

— Да, не густо с фактами. Умозаключения в нашем журналистском деле — зерна, в делах судебных — мякина.

Однако какая-то удивительная вера, настойчивая убежденность авторов письма, хотя и подтверждавшаяся наивно — каким они видели сына Моренова, как вокруг него хороводились ребята двора, — неотступность и безграничная вера, в которой не было и намека на сомнения, покоряли Коськина-Рюмина. Он отыскал статью «Накипь» в подшивке «Молодой смены» — статья злая и хлесткая. Злость хоть и сдерживалась, но прорывалась и обнаруживалась, особенно когда автор касался среды военных — тут уж он не жалел эпитетов, смачных выражений. Ясно, что Половинкин не жаловал военных, это тотчас уловил и понял Коськин-Рюмин, однако по фактам, по логическим доводам статья показалась неоспоримой — все было против Моренова. Коськин-Рюмин подивился: автор картинно описал ощущения от пребывания в камере предварительного заключения, свои беседы с «участниками трагедии», даже нашел для всех сочувственные черточки, а вот сына Моренова уничтожал, сквернил, издевался над ним, повторяя на все лады фразу, которую тот якобы произносит, «подобно заклинателю змей»: «Не убивал, а кто — не знаю». «Нет, подобного рода заклинания не могут никого усыпить, не могут даже на йоту поколебать бдительность карающих органов — чудовищное злодеяние не умалить, не отвести никакими заклинаниями садиста, рядящегося в овечью шкуру». Фраза покоробила Коськина-Рюмина: неискренняя, холодная, построенная так, чтоб больней и жестче стегнуть; почудилось, что автор даже радуется трагическим, жестоким обстоятельствам, его не печалит та смерть, она не вызывает у него боли — она просто дала ему возможность проявить себя в словах, покрасоваться: вот, мол, как я могу…

Ему, Коськину-Рюмину, в воображении представилось — Половинкин, маленький, тщедушный, торопливо складывая фразу, дергался от удовольствия и после каждого слова, как будто после удара розгой, запальчиво, брызгая слюной, приговаривал: «Вот тебе! Вот тебе!» Да, Моренову-старшему в статье доставалось особенно, потому что он питательная среда, на которой «щедро произросли плевелы зла»… «Ореховая скорлупа индивидуальности и исключительности», «забвение коммунистических начал», «идейная и социально-общественная глухота в семейно-воспитательных основах» — эти слова и фразы статьи должны были вызвать ту потребную автору отрицательную реакцию к Моренову-старшему, возбудить накал страстей и крутую, неодолимую неприязнь к нему. Такое авторское желание было очевидным, оно сквозило не только в словах и фразах, но и в интонации, в самом построении статьи.

Заключительные фразы прочитал по второму разу, по третьему, стараясь проникнуть в их подспудную, внутреннюю сущность: «…но уже сейчас можно и нужно спросить: какова же мораль таких андреев мореновых, как и из каких щелей, темных углов они являются на свет в нашем обществе? На это мы и попробовали ответить и верим, что читатель с нами согласится: накипь надо своевременно снимать, от нее надо безжалостно избавляться».

Медленно, трудно пытался постичь: откуда предвзятость, глухая, закоснелая? Чем все вызвано? Ответить на эти вопросы он не смог и, вернув подшивку в редакционную библиотеку, принял для себя решение: начнет с жильцов, с людей, подписавших письмо в редакцию, затем Мореновы, отец и мать, потом следователь, встреча с Половинкиным в последнюю очередь. Предчувствие подсказывало ему, что так будет лучше: к Половинкину надо являться с фактами в руках, уже кое-что зная, кое-что представляя себе…