Битва за Иерусалим

Очередной залп прогнал ее с места. Она помчалась бегом, на ходу не раз намереваясь выбросить конфеты благодарного старика. Но все-таки с коробкой не расставалась, хоть она и была ей помехой. Пробежав несколько десятков метров, Эстер благополучно присоединилась к своему отряду и добралась с парашютистами до Храмовой горы. Теперь сюда доставляли пленных легионеров. Их выстраивали в шеренги — руки над головой, глаза завязаны — и производили обыск, отбирали удостоверения личности, конфисковывали вещи, а затем отправляли для допроса на площадь перед мечетью Омара.

Эстер направилась в одну из рощ Храмовой горы, где был разбит перевязочный пункт. Там, среди носилок с ранеными парашютистами, она снова встретилась с бригадным врачом. Эстер обняла его и расплакалась, вручив перед этим доктору «шоколадный» подарок старика. Затем сразу же вновь принялась за работу.

Говорят, позднее, когда сопротивление врага в Старом городе было окончательно подавлено, Эстер исчезла так же внезапно, как и появилась. Всю ночь она провела за телефоном, обзванивая семьи солдат, с которыми бок о бок воевала и о которых могла сообщить, что они живы и здоровы.

6

На другом конце Старого города, поблизости от башни Давида, роты парашютистов Замуша и Мусы встретились с иерусалимской ротой пехоты Эли. Ни парашюштисты, ни пехотинцы не знали о местонахождении друг друга. Командование не поставило их в известность, что они не одни действуют в Старом городе, и на миг все настороженно замерли. Когда же оправились от неожиданности, начались объятия и рукопожатия, очень быстро перешедшие в спор на гему о том, кто вошел в Старый город первым. Хотя спор этот так и не был разрешен, первенство, по-видимому, все-таки принадлежит парашютистам.

После того как подразделения розошлись по разным переулкам Еврейского квартала, Эли, передав командование ротой заместителю, поехал в еврейский Иерусалим, чтобы привезти оттуда своего отца Раха- мима и разделить с ним волнение встречи с родными местами.

Рахамим, внешне очень напоминающий героя грузинского фильма «Отец солдата», находился в это время в своем доме в Немецком квартале, который он снял девятнадцать лет тому назад, когда вместе с сыном возвратился из иорданского плена. Он сидел у себя одинокий и печальный — все пять его сыновей воевали теперь на разных фронтах и пока он не имел от них никаких известий. Он сидел наедине со своими мрачными мыслями, когда вдруг в комнату влетел дрожащий от возбуждения Эли, точно чудом свалившись к нему с неба.

— Отец! — проговорил он. — Мы овладели Старым городом! Я забираю тебя д о м о й. Мы едем сейчас же на нашу улицу.

Отец поспешно переоделся в свое старое солдатское обмундирование, нахлобучил на голову каску, сел к сыну в автомобиль и через десять минут очутился в местах, где провел 20 лет своей жизни и которые с той поры видел только в мечтах, не надеясь, что когда- либо доведется сюда вернуться.

Теперь он остановился у площади Батей Махасе.

Он хотел посетить братскую могилу, в которой в 1948 году собственноручно хоронил убитых в осажденном квартале. Он хорошо помнил, что последних погибших ему так и не удалось предать земле.

«Здесь вот выкопали большой ров, — рассказывал он сейчас солдатам, — опустили часть убитых, тела накрыли снятыми с петель дверными створками, присыпали чуть-чуть землей — и так несколько слоев. Еле успели похоронить. По нам стреляли. Когда сдались арабам, здесь пылали костры: жгли мертвецов».

Он снова посмотрел на заброшенный, грязный бугор: «Теперь легионеры натаскали сюда всякой дряни. Превратили могилу в свалку».

Отец и сын шли от дома к дому, от улицы к улице. Отец называл имена жильцов каждого дома. Незаметно дошли до дальних построек, куда девятнадцать лет назад отступило население, спасаясь от легиона, проникавшего все глубже и глубже в квартал.

Отец потрогал дверь местной пекарни и двинулся к другим постройкам, где погибло тогда много евреев. Одни дома превратились в развалины, от других остались лишь пепелища. В 1948 году беснующийся сброд сжег их вместе с прятавшимися внутри ранеными, стариками и детыми. Следы пожара в некоторых местах были видны и поныне.

Под конец пришлось подвести отца к руинам, которые некогда были их родным домом. Подошли к до боли знакомому переулку. Араб, уже осмелившийся выйти из своего жилища, сказал им: «Здесь нет прохода».

— Что ты мне рассказываешь, — ответил ему отец.

— Пошли, Эли, пошли, покажем ему проход.

И вот они на месте. «Я уже больше не волновался, — рассказывает Эли. — Потому что был вынужден присматривать за отцом. Его так разобрало, что я не мог его сдвинуть с места, пока не пообещал еще раз привести его сюда на более продолжительное время».