Битва за Иерусалим

Говорит Майк: «Многочасовое ожидание под сильнейшим огнем с очень близкой дистанции… Такой опыт не забывается всю жизнь. Чувствовал тогда я себя неважно — неважно чувствую себя и сегодня, когда все это вспоминается. В таком же состоянии были и все остальные. Но паники все-таки не было никакой. Спокойно сидели и спокойно ждали. Очень хотелось что-то предпринять, но понимали, что это невозможно. Многие никогда прежде не служили в армии; другие за три дня до войны первый раз в жизни стреляли из винтовки. В таких условиях нам ничего не оставалось, как выжидать под снарядами и вести учет раненых, которых становилось все больше и больше».

Поначалу раненых упорно старались эвакуировать из огненного кольца, пробовали выносить их по траншеям. Но поскольку в траншеях нельзя было выпрямиться без того, чтобы не подставить голову под осколки, это казалось пустой затеей.

Прокатывающиеся орудийные выстрелы, свист и жужжание разлетающихся осколков не давали покоя. Часть снарядов рвалась на ничейной полосе между позициями иорданцев, траншеями и домом на израильской стороне. Кто-то попытался пустить в ход базуку, но из этого ничего не вышло: загорелись лишь заросли на ничейной полосе. Ничего не было видно, так как перед самым носом рвались снаряды.

Неподалеку, в окопе, сидел преподаватель философии Шмарьяху Ривьер, он был парашютистом запаса. Во время мобилизации было решено, что в парашютисты он уже не годен, требуется что-нибудь полегче. Шмарьяху Ривьер попал в подразделение иерусалимских «старичков».

Раздался очередной свист, грянул дикий взрыв, во все стороны брызнуло кусками стали. Шальной осколок угодил в голову доктора философии и впился в его мозг. Издав стон, преподаватель скорчился и замертво рухнул на землю. Его бывший отряд парашютистов без единого выстрела достиг Шарм-аш-Шейха.

Кроме Ривьера в роте у Гури были и другие университетские преподаватели, в том числе профессора Патенкин и Левитан и доктор Роберт Шерешевский.

Он находился в окопах, отрытых в городе рядом с гробницами, когда был убит наповал: пуля пробила каску и размозжила голову.

Через несколько недель после окончания боев, в мирные дни, когда в памяти бойцов еще ярче встал ужас этих часов, проведенных в окопах и на позициях, Гури сделал две записи, посвященные людям, так много обещавшим в будущем и погибшим под его командованием в первый день войны.

Роберт

Доктор наук Роберт Шерешевский, юношей спасшийся из Варшавского гетто. Человек, по болезни освобожденный от призыва; близорукий, в очках, с отточенным умом интеллектуала; вечный скептик, «аутсайдер», подчас вызывающий раздражение собеседников резкостью своей критики, холодностью суждений. Роберт, преподаватель экономики, доброволец, умоляющий, чтобы его призвали, личным примером подтвердивший слова из книги Бреннера[9]: «Не могу не идти. Если я не пойду, у меня помрачится разум». Боец, лишь считанные дни обучавшийся стрелять, бросать ручную гранату, переползать и перебегать от укрытия к укрытию. Личность, не знающая страха и сомнений, в абсолютном ладу с собою. Роберт, который пятого июня утром изо всех сил упрашивал меня: «Пожалуйста, не отсылай из роты. Я знаю, — нет у меня солдатского удостоверения, но я хочу быть с этими людьми». Он добровольно пошел в огонь, в жестокий огонь. Пули сыпались на нас весь день, и к вечеру одна из них раскроила ему голову. Один из массы добровольцев тех дней. Кладезь ума, он в тот день свершений обратил свои слова в дела».

Шмарьяху

«После того, как он разбился, выяснилось, что как раз у него есть имя, есть дом, и какая это огромная несправедливость — его гибель». (С. Изхар)[10].

Шмарьяху Ривьера я в основном узнал после его смерти. Он стал одной из первых жертв Иерусалимской битвы — осколок угодил ему в голову через три часа после начала обстрела. До этого я видел перед собой командира отделения, красивого синеглазого человека, улыбчивого молчуна.

Впоследствии я узнал, что он преподаватель философии, молодой талант. Его дипломная работа об Аристотеле удостоилась наивысшей оценки. Все это мне стало известно из уст его матери и отца, его жены, товарищей и коллег, от Иермияху и Менахема, таких же солдат, как он. Позже узнал я и то, как очаровал всех этот человек. В прошлом парашютист, в короткий срок между призывом и войной он был учителем.

Постороннему этого не понять. В тот день профессора и писатели встали в окопы рядом с авторемонтниками, зеленщиками и каменотесами.

О Шмарьяху уивьерь расскасывают, что былон полиглотом, владел древнегреческим, прочитал массу книг, отличался любознательностью и жаждой знаний. Его ждала блестящая будущность.

4