Битва за Иерусалим

Время от времени легионеры вновь устраивали на него набеги, а затем, отстреливаясь, пускались наутек. Зерах провел приблизительно с четверть часа в своей выемке, стреляя по убегавшим. Дым, наполнивший рощу, придал ей какой-то нереальный вид. После внезапного порыва ветра мгла немного рассеялась. Зерах осмотрелся и установил, что он в роще один-одине-шенек. Тогда он пополз вперед, двигаясь как во сне, хотя физические усилия, которые ему приходилось прилагать, были совершенно реальны. Его продолжали преследовать выстрелы. «В меня стреляли в упор и не попали, стреляли слева и справа, и не попали, — рассказывает Зерах. — Я почему-то знал, что им, как ни старайся, не попасть. Вся история смахивала на игру». Зерах отстреливался и отстреливался.

Когда, наконец, он выбрался на опушку, то понял, что прочесал рощу почти в одиночку. Блаженная волна удовлетворения нахлынула на него. «Не потому, что я перебил легионеров, — говорит он, — а потому, что самому себе доказал, что способен делать хорошую работу».

В то время, как шел захват Резиденции, и Иоси свернул к ней, остальные бронетранспортеры разведки умчались вперед и доехали до Антенного холма, где уже находились Ашер Драйзин и танки Аарона. Поскольку никто из разведчиков в точности не знал, зачем они здесь, и поскольку ясно было, что холм уже взят, бронетранспортеры двинулись дальше по шоссе, что выходит из восточных ворот Резиденции и соединяется небольшой развилкой с дорогой Бет-Лехем — Иерусалим.

К развилке шли развернутым боевым строем. Поле, по которому двигались бронетранспортеры, изобиловало валунами и скальными надолбами, и одна из машин застряла — броневик командира взвода Шаи. Водитель Давид пробовал шевелить машину и так и эдак — никакого успеха. На обочинах дороги стояли брошенные иорданские пушки: здесь была рассеяна целая рота, личный состав которой бежал, не сделав даже попытки оказать сопротивление. Десятки тел устилали путь бегства. Застрявшая машина подверглась страшному обстрелу. Только чудом Шая и водитель Давид остались в живых.

В это время бронетранспортеры устремились к развилке, миновав по пути восточные ворота Резиденции. Неподалеку они встретили стоящий танк (он лишился заднего хода). Из монастыря бенедиктинцев, что на востоке, без устали били противотанковые пушки, а этого танкисты почему-то вовремя не заметили. Слева и справа по-прежнему удирали без оглядки легионеры, которым удалось спастись из Резиденции.

Когда колонна вышла на перекресток Бет-Лехем — Иерусалим, перед глазами разведчиков словно распахнулся волшебный занавес и открылся прекрасный древний пейзаж, встреча с которым для солдат-иерусалимцев была одной из самых незабываемых минут войны.

Напротив лежала белесая пустыня с пространствами и холмами, обезвоженными до цвета соли. На одном из этих бугров лепились блеклые, по-восточному сводчатые постройки села Абу-Дис. С огромного расстояния, далеко за монастырем бенедиктинцев, у подножия глубоких спусков сквозь легкую пленку поблескивала вода Мертвого моря.

Иерусалим иной, неведомый. Город сновидений, открывший наконец свой лик. Иерусалим прекрасней всего прекрасного. Иерусалим в золоте и серебре своих куполов. Иерусалим древних стен в зареве вечного солнца. Иерусалим сводчатых переулков и тонких кипарисов, стрелами возносящихся над бесчисленными полукружиями крыш и окон. Иерусалим храмовых площадей, мечетей и синагог, колоколен и древних обожженных камней. Иерусалим мерцающего света и тысяч золотистых радуг.

Увидев с высоты развилки там вдали, в самой глубине, в самом сердце пустыни Мертвое море, Ури закричал: «Какая красота! Ребята, идите сюда, смотрите! Какая сказка!» Будто сорвали железную ставню, и вот открылись волшебные горизонты самого прекрасного из видений. Он смотрел в эти жемчужные дали и дышал ими. Сильнейший контраст между белой пустыней и густой зеленью и золотом Иерусалима поразил его. То, что две эти крайние противоположности сливаются в высшую гармонию, наполняло сердце бесконечным счастьем. Он смотрел и пьянел от восторга. Вокруг рвались снаряды, автоматные очереди — он не обращал внимания. Он слышал не грохот, а великую тишину, освежающую, как сок граната.

Ури перевел взгляд на село Абу-Дис — белесое скопление домиков, за которым начиналась пустыня. Село вырастало из нее, как цветок из расщелины камня. Ему вспомнилась одна поэтическая строфа о людях, связанных с родной землей пуповиной. Так и он, Ури, всегда ощущал родину: был связан пуповиной нерасторжимой связи с ее ландшафтом.

Стоянка на развилке затянулась минут на двадцать. Командиры отделений ждали от кого-нибудь какого- нибудь приказа. Но его не было. Здесь тоже никто не знал, куда идти и что делать дальше. Огонь становился все более плотным. «Мы решили, — говорит Мони, — что раз Магомет не идет к войне, войне остается преследовать Магомета». Они возвратились на Антенный, по пути вызволив из беды бронетранспортер Шаи.