Битва за Иерусалим

Моти чувствовал себя не в своей тарелке. В прошлом он не раз командовал атакующими отделениями, ротами, полками и бригадами и всегда бывал впереди своих подчиненных — боец среди бойцов. На сей раз он, однако, решил: «Буду сидеть на одном месте и с него не сдвинусь». Решение было бесповоротным. В этой войне — не так, как в прежних, — он не командовал действиями одного соединения, а руководил целым участком, полками, разбросанными на разных направлениях, в условиях городской застройки. Это ставило серьезные проблемы поддержания связи, взаимодействия артиллерии и танков и усугубляло опасность в случае контрнаступления легиона. И все это требовало от комбрига постоянного наблюдения со стороны за развитием событий и готовности в любой момент сымпровизировать коррективы в плане операции.

Проще говоря, это означало держаться вне пределов боя, следя за его ходом с расстояния 150 метров, как зритель, созерцающий действие на театральных подмостках. Подобная пассивность досаждала ему и бередила тревогой о доме. Припомнилось, что такая тяжесть была на душе, когда он начинал операции в Нукеибе. Тогда он сел в бронетранспортер и пошел в огонь впереди своих солдат, и все его тревоги тотчас улетучились, стерлись, он без остатка увлекся боем. Теперь он остался в тылу.

Попытался восполнить свою пассивность прослушиванием радиопереговоров полковых командиров. Но не мог молчать, временами уже был готов вмешаться с собственным советом. Моти вовремя одернул себя и выключил рацию не любил он «лезть полковым командирам в душу и крутить им мозги», как в бытность командиром полка сам не любил, чтобы лезли в душу ему. Не дело это, не зная конкретной боевой ситуации, поучать на расстоянии.

Внезапно где-то впереди, в воздухе, зародился свист. Усиливаясь, он предвещал беду. 25-фунтовый снаряд лег на крышу и со щемящим душу грохотом взорвался неподалеку от парапета. От эпицентра взрыва покатилась воздушная волна, начиненная горячими осколками. Лишь считанные метры спасли положение. Бригада парашютистов, бойцов за Иерусалим, за несколько минут до начала штурма могла остаться без своего командира, без заместителя комбрига, без начальника оперативного отдела бригады и без начальника бригадной разведки, то есть — без командования.

Несколько недель спустя журналист расспрашивал Моти:

— Не бывало ли так, что Вас путала мысль: «Победа будет одержана… без меня»?

— Бывало — еще как! Притом не раз.

— В Иерусалиме тоже?

— И в Иерусалиме (снаряд, попавший в мой КП, пули, которыми нас тогда поливали). Было от чего испугаться; любой человек боится: это очень человеческое качество.

— Вы бы не хотели от него освободиться?

— Нет.

— Не думаете ли Вы, что все-таки легче не бояться?

— Нет. Страх — цена, которую приходится платить, и я хочу заплатить ее.

Теперь он вернулся к чтению карты боя в угнетающем сознании, что не в его власти сделать больше, чем «сплести пальцы и молиться, чтобы все шло, как положено». Глаза снова следили за вспышками, обозначившими в ночи траекторию движения его полков.

*

Впереди 7-го полка продвигалась штурмовая рота. Расстояние до первых иорданских строений по ту сторону ничейной полосы было пройдено бегом, и рота рассыпалась на штурмовые группы. Добежавшие первыми бросились к дому в центре, который, согласно планам командира полка, должен был стать, после овладения им, перевязочным пунктом. Взводный по имени Иоси, первый устремился к дому и швырнул в окно фосфорную гранату. Граната взвилась, ударилась о железную решетку и, отлетев назад, взорвалась. У Иоси загорелось лицо. «Я увидел, как он горит, — рассказывает один из солдат, Амос Вогаль. — Была еще кромешная темень, и в потемках его горящее лицо выглядело страшно. Я начал сбивать огонь. Он сказал: «Брось, брось, все в порядке». — Он предпочел справиться сам».

Амос с остальными солдатами взвода двинулся вокруг дома. Подошли к окну, выпустили очередь из автомата. Потом, перебегая от угла к углу продолжали выпускать очереди в каждое окно и в каждую дверь. В результате первая вражеская позиция в полосе наступления полка была взята. Одновременно, как рвущееся пламя, которое невозможно обуздать, разгорелся бой вокруг беспорядочно разбросанных домов и домишек. Пламя боя перебрасывалось от оливы к оливе, от забора к забору, от террасы к террасе. Пулеметчики, укрываясь за оградой и деревьями, высматривали огневые точки и старались прямыми попаданиями их уничтожать. В вихре огня, в головокружительной неразберихе парашютисты то встречались со своими товарищами, то теряли друг друга из виду, сталкивались и разбегались, каждый к своей цели и новой схватке. Свист пуль, крики команды мешались в огне и пыли.

В центре всей этой карусели — взводный Давид. Трудно в сумятице разгорающегося боя различить отдельные лица, но запомним худощавую фигуру, рыжеватую шевелюру и золотые руки этого воина. Он один из сотен героев нашего дальнейшего рассказа.