Битва за Иерусалим

Он двинулся туда. Шаг — один, второй, третий. Теперь он был абсолютно уверен, что все легионеры, бросившие позиции на вершине скалы и в вади, сидят в пещере. Парашютисты остались на своих местах, держа наготове оружие. Но теперь из пещеры отчетливо доносились голоса женщин и детей. И поскольку ни у кого не было желания причинить им зло, туда направили солдата, владевшего арабским, чтобы предложить всем выйти из укрытия. Предложение, по-ввдимому, возымело действие, так как из пещеры, пара за парой, начали выходить люди. «Куши» пошел им навстречу. Внезапно покидающие пещеру расступились. Из-за их спин вырос легионер с винтовкой в руках. До того как можно было что-нибудь предпринять, легионер выстрелил в «Куши». Его шея окрасилась кровью, он был тяжело ранен. Прикрывавший командира автоматчик открыл ответный яростный огонь. Когда взвод, унося раненых, покинул это место, в пещере остались трупы, плавающие в луже крови. За предательство последовала расплата.

Теперь бой из вади перенесся к домам, расположенным на подъеме к шоссе. Отступившие в эти дома легионеры повели прицельную стрельбу по парашю- ТИСТИМ,ПРОДВИГИВШИМСЯ вверх, чтобы выйти на шоссе и соединиться с основными силами. Нескольких ранило, один был убит. Остальным удалось прорваться и выйти на шоссе, ведущее к музею Рокфеллера.

Это шоссе, которым овладели подразделения За- муша и Мусы (не подавив при этом в прилегающих домах очаги сопротивления), превратилось теперь в арену жестокого уличного боя. Особо опасными были схватки со снайперами. Они хорошо укрепились и стойко держались, невзирая на поражение легиона.

О бое рассказывает один из многих его участников, вестовой командира полка Узи — Авраам Хай:

«Я бежал в поисках командира полка и на обочинах шоссе увидел массу раненых. Это потрясло меня. Вдруг я услыхал, как из какого-то дома мне кричат: «Берегись! Внутри легионеры!». Остановился, толкнул дверь. Вхожу, держа «узи» наготове. Увидел двоих с поднятыми руками. Я вывел их из дому и приказал лечь на асфальт. У старшего был протез ноги. Обыскивая его, чтобы проверить, нет ли на нем оружия, я старался действовать поделикатней. Вдруг замечаю, что его молодой напарник протягивает руку к башмаку. Блеснул металл, и я не сразу сумел сообразить, что это такое. Мелькнула мысль — может быть, молодой тоже на протезе, но я все-таки выстрелил ему в руку, одновременно испытывая стыд и угрызения совести. Но затем, обыскивая его, я обнаружил нож с выскакивающим 25-сантиметровым лезвием. Он хотел зарезать меня. Я застрелил его. Старшего взял в плен. По дороге на сборный пункт он сказал мне по-арабски: «Ты убил моего сына». Он завыл и заплакал: «Ты убил моего единственного сына». Я не мог вынести его страшного горя и пытался его уверить, что сын не убит, у него только прострелена рука. Вернувшись к трупу, я установил, что это был легионер, переодетый в штатское. Таких было много. Оки сбрасывали форму и, переодевшись в гражданское, продолжали драться».

В соседних домах на крышах, лестничных клетках и у оконных проемов шли поединки снайперов.

Авраам Хай во второй раз добрался до перевязочного пункта и возле порога был встречен выстрелами. Ему удалось, изогнувшись своим тщедушным телом, благополучно юркнуть в дверь. «3асел над нами распроклятый снайпер, — сказали ему внутри, — не дает ни выйти, ни вынести раненых. Что-то надо предпринять». Авраам решил сам залезть на крышу и убрать снайпера. По дороге его начали терзать сомнения. Как только выберусь на крышу, подумал он, окажусь у него на мушке. И и р опал о. Вернуться? Нет… Теперь поздно отступать. Будь что будет, но надо идти вперед. Нельзя допустить, чтобы вход в перевязочный пункт был закрыт. Со снайпером нужно справиться. Он с маху перескочил через несколько ступенек и вскоре очутился на чердаке. Только он приготовился сделать очередной шаг, как воздух рассекло знакомым свистом. Он нырнул в сторону, и предназначавшаяся ему пуля впилась в носок ботинка. «Попался я этой гадине», — сказал себе Авраам и, распластавшись на полу, попробовал ползти вперед. Осторожно преодолел невысокие, 60-сантиметровые перильца. Пули так и стегали вокруг. От страшного возбуждения у него почти перехватило дыхание. Наконец он выбрался к спасительному парапету, съежился в комок и принялся отчаянно вертеться во все стороны, пытаясь укрыть свое тело. Убедился, что ноги от пуль не спрятать.

Ползли секунды. «У него, у гада, есть время», — сокрушался Авраам. Он прижался к парапету, отдавая себе полный отчет в своем незавидном положении — угодившей в бутылку мыши, подстерегаемой котом. Легионер то и дело постреливал, царапая пулями стенку и осыпая пылью спрятавшегося за ней Авраама. Сукин сын, еще прикончит меня, — подумал он. Мысль оборвал знакомый свист. («Он загнал меня в угол и буквально не давал пошевелиться, вспоминал потом Авраам. — Двинься я с места, это было бы верной смертью»).