Битва за Иерусалим

Тогда я понял, что обязан ему жизнью, он погиб и спас меня… Вокруг нас падало много мин… Ранило всех, кто был рядом со мной… Сыпались одна за другой… Они нас порядком расколошматили… Меня тоже начинило осколками… сквозь разорванное тело Эпштейна. Один осколок почти проник в легкое и не давал дышать… Я жизнью ему обязан… Ты можешь поверить, до сего дня не могу понять, почему он для меня это сделал… Ну, просто не знаю, не могу понять, как человек может отдать свою жизнь ради того, чтобы другой продолжал дышать… не понимаю… Если б он бросил меня за секунду до взрыва, он бы спасся… это точно. Поэтому я чувствую себя таким виноватым… Говорят, что когда я в госпитале очнулся, то начал кричать: я убил Шломо, я виноват в его смерти, я убил его, я виноват.

Теперь я знаю, что живу должником, и не могу жить только для себя. Должен жить и для Шломо… Если человек идет ради тебя на смерть и дарит тебе свою жизнь, ты должен сделать все, чтобы эта жертва не оказалась напрасной… Надо доказать, что достоин жертвы… Но как это можно доказать?

Я еще хромаю, и в ногах у меня осколки, но уверен: еще немного — и все пройдет, останется только боль за Шломо и память о нем. Как мне о нем не помнить? Закрываю глаза и думаю о тех секундах, когда он лежал на мне и когда был убит. Это сводит меня с ума. Хочется сказать ему: «Беги отсюда скорей, мины падают, спасай себя, не убивай себя из-за меня. У меня не больше прав на жизнь, чем у тебя».

*

В самом сердце огня, дыма и разрушения, откуда мы поведем наш рассказ, были и минуты последних расставаний, и минуты свиданий, ниспосланные, казалось бы, самим небом. Одно из таких свиданий произошло у фельдшера Карми. Он занимался ранеными, когда неожиданно наткнулся на солдат вспомогательной роты, посланных на подмогу эвакуаторам. В этой роте у Карми был брат, и в продолжение всего обстрела он старался забыть об этом, чтобы не думать о возможности обнаружить его среди десятков раненых и убитых.

И вдруг в броневике, груженном ранеными, Карми увидел брата. Какой-то миг они смотрели друг на друга. «Не помню, чтобы мы что-нибудь сказали друг другу, — рассказывает Карми, — просто смотрели друг другу в глаза. Он был жив-здоров, и впервые за все эти страшные часы обстрела в сердце моем чуть затеплилась радость».

Между тем к месту несчастья стали прибывать фельдшеры «-го полка. Они привезли с собой и первых пострадавших в бою, развертывавшемся в это время на улицах иорданского Иерусалима. «Я вернулся на исходное место прорыва с группой раненых, которых привез из Американского квартала, — рассказывает Авраам Апельд. — Мы не нашли врача, двинулись дальше, и я увидел зрелище, которое привело меня в ужас. Вдоль заборов сидели десятки раненых. Состояние многих не было тяжелым, но все были подавлены и деморализованы пережитым обстрелом. Среди раненых я вдруг увидел мертвого молодого офицера. Красавец парень. На пальце обручальное кольцо. У меня сжалось сердце».

Последние раненые были вывезены на бригадный перевязочный пункт с рассветом. Обстрел продолжался.

*

За считанные минуты до того, как 8-й полк должен был подняться в атаку и двинуться в иорданский Иерусалим, его командир Иосек узнал, что в битве за освобождение Иерусалима ему придется воевать без своего заместителя, без начальника полевой разведки, без вестовых и без подавляющего большинства солдат тыловой и вспомогательной рот. Все они, как и другие офицеры полка, отсутствовавшие на передних штурмовых линиях, стали жертвами обстрела.

Что чувствует командир полка, когда его часть несет такие потери, прежде чем произведен первый выстрел? «Мне было ясно, — говорит Иосек спокойным, медлительным тоном старого земледельца, — что так или иначе, а задание мы должны выполнить. Должны идти вперед. Наш шанс уйти из-под обстрела заключается в движении вперед — как можно дальше, как можно с к о р е й».

2

Участок прорыва в иорданский Иерусалим в четыре часа утра — в то время, когда к нему «прижалась» штурмовая рота 8-го полка, с нетерпением ожидая, чтобы замыкающие части 7-й роты поскорее углубились в ничейную полосу, — был покрыт пылью, поднятой при подрыве заграждений.

Бойцам штурмовой роты пришлось долго томиться возле проходов из-за джипов с безоткатными пушками, застрявшими в заграждениях. Солдаты очутились в некоем подобии безмолвного вакуума среди кромешной тьмы. Позади на тыловую роту полка обрушился испепеляющий огонь, а они даже не подозревали о размерах беды; впереди, на расстоянии немногих метров шли ожесточенные схватки между силами 7-го полка и иорданцами, сидящими в бетонированных укреплениях пограничной городской черты.

Задержка за задержкой, — а небо тем временем посветлело и занялась заря. «Говорили, бой будет ночным», — нарушил кто-то напряженное молчание ожидания.