Битва за Лукоморье. Книга 3

– Хорошо, если так, – не приняла шутки Аля. Вздохнула, и ее белое нежное личико с круто выведенными черными бровями стало совсем грустным. – Только бури разные бывают… И на городе этом тоже какая-то тень лежит. Словно затаилось что-то в темном углу – скользкое да гадкое. Покуда прячется оно, сторожится, на свет не выползает. Но настанет срок – высунется и может ужалить больно, если не раздавить…

Садко только хмыкнул в ответ, но слова дивоптицы в душу запали, а встревоженный взгляд лазурных очей пробудил на время позабытое. Нахлынуло, будто волной накрыло.

Хрустальный терем северного морского царя, роскошь, нега и богатство дивных подводных палат – и упрек да недоумение в темно-изумрудных девичьих глазах, переливчатых, точно океанская глубь. Ласковая, чуть лукавая полуулыбка на нежных губах, словно из розового коралла выточенных: «Оставайся с нами, Садко. Разве тебе здесь плохо? Мил ты мне – за отвагу лихую, за сердце горячее, за песни веселые. А у батюшки моего, коли на службу к нему пойдешь, в великой чести будешь…» Что ты, капитан, вымолвил на это, не колеблясь ни мига? «Прости, царевна. Человек я, а сердце человеческое, ты сама сказала – горячее да неуемное. Оно к людям рвется, и без людей мне не жить…»

Та, на чью просьбу ты ответил отказом, тогда всё поняла, обиды не затаила и помогла тебе на землю вернуться. Да только вот ее грозный батюшка на строптивца-человека крепко разгневался. Почесал в затылке лапищей в алмазных перстнях – и нашел-таки способ, как поймать в хитро сплетенную сеть беглого ослушника, посмевшего перечить царской воле…

Набрасывая на плечи кафтан, Садко мотнул выгоревшими на солнце русыми кудрями, гоня прочь назойливые воспоминания. Хватит себе сердце травить! Удача тебя любит – и, дай Белобог, не оставит. Срок, когда по договору придется в очередной раз платить, тоже подойдет еще не завтра. Вот доберешься до Новеграда, там и покручинишься перед постылой встречей!

А пока дурные мысли – прочь! Время веселиться!

* * *

Давка в порту стояла – еле протолкнешься, и мореходы с «Сокола» с трудом прокладывали себе путь сквозь толпу. Бурлила она на причале, как густая пестрая похлебка в котле.

Богатый и славный город Ольша недаром слыл южными морскими воротами Руси, а корабельщики да купцы часто сравнивали его с путевым камнем, от которого расходятся три дороги – на восход, закат и полночь. Направо ладью поведешь – попадешь через узкий и бурный Батурский пролив в Сурожское море. Налево пойдешь, к Вилову и Синеморцу, – откроется перед тобой путь вверх по Кметь-реке далеко на северо-запад, аж до самого Новеграда. А хочешь сбыть товары побыстрее – бросай якорь прямо здесь, в гавани, откуда ведет на север, к Шумгороду и Аргунову, оживленный и бойкий Ольший тракт. Порт, раскинувшийся на берегу широкой двурогой бухты, был сердцем города, и билось это щедрое, настежь распахнутое перед заезжим людом сердце весело, споро и без устали.

Ухо Садко привычно выхватывало из несущегося со всех сторон галдежа да гама обрывки не только русской, но и иноземной речи: вокруг жарко торговались на доброй дюжине языков. Плескалась о дубовые сваи причалов вода, скрипели канаты, хлопали на ветру снасти, перекликались да ругались грузчики, скатывая по сходням бочки, а в вышине надрывались, будто передразнивая людей, подуставшие и охрипшие за день чайки. Крепко пахло соленой рыбой, водорослями, смолой и сосновой стружкой.

Над пристанью нависали резные борта всевозможных кораблей – здесь новеградская торговая шняка покачивалась по соседству с крутобокой ладьей алырской постройки, пузатый одномачтовый северный когг, щеголяющий высокими зубчатыми надстройками на носу и корме, – рядом с двухмачтовой, пестро раскрашенной багалой из южных султанатов.

– Ох и суматоха-то! – восхищенно протянул Нума, чуть поотставший от шедших впереди Садко и Милослава. – Капитан, а тут всегда так?

Индеянину, как и Руфу, бывать в Ольше раньше не доводилось, и он, широко распахнув глазищи, таращился по сторонам, похрюкивая от восторга и любопытства. Что ж, Ольша и не таких, как Нума, удивлять умела.

– Это мы еще к началу осеннего торга крепко припоздали! – усмехнулся в русую курчавую бородку Садко. – Тогда кораблей здесь собирается – что моржей в Поморских землях на лежбище, воды в гавани не видно…

– Суетное место, – с неодобрением буркнул Милослав. – Толчея сплошная. Мне наш степенный Новеград милее. Порядка больше.

– Ох ты, никак бинджаец? – изумленно пробормотал Нума, провожая взглядом смуглолицего здоровяка в белом тюрбане. – Далеко же его от дома занесло…