Битва за Лукоморье. Книга 3

Даже стража в воротах, к которым толпа наконец вынесла новеградца и его спутников, особым интересом мореходов из разношерстной команды «Сокола» тоже не удостоила. Суровых парней в лазоревых плащах и обшитых железными пластинами куяках занимало только одно: нет ли при себе у Садко и его спутников, кроме ножей на поясах, другого какого оружия. В порту торговым гостям дозволялось обвешиваться остро отточенным железом хоть с ног до головы, но проносить за городские стены мечи, боевые топоры, луки с самострелами и всякое такое прочее строго запрещал приказ посадника. У тех бесшабашных ребят, кто решал, что запрет не про них писан, оружие в воротах без разговоров отбирали, а взамен вручали особую зачарованную бирку: предъявишь на выходе – получишь свое имущество обратно. Так что Руфу волей-неволей пришлось оставить на «Соколе» секиру, самому капитану – верный палаш, а всем прочим – сабли да тесаки. Абахай и силач Новик ворчали, что себя голыми чувствуют, но деваться было некуда.

Правила есть правила.

Рядом с распоряжавшимся у ворот десятником городской стражи стоял седоватый человек в неброском сером кафтане. Острые внимательные глаза скользнули по мореходам с «Сокола», ни на ком, впрочем, долго не задержавшись, и Садко ощутил, как по вискам словно протянуло ветерком, а в затылке кольнуло. Чародей. У всех трех въездов в Ольшу несут службу такие дозорные – ежели углядят отметину Тьмы на каком подозрительном чужаке со странным и непривычным обличьем, вмиг тревогу поднимут. Что ж, правильно – доверяй гостям, но проверяй.

Охранные руны над створками ворот тоже должны были сразу отбить охоту у Чернобоговых прислужников соваться в город, а Руф еще на мосту ошеломленно рыкнул, разглядывая внушительную восточную стену Ольши и массивные зубцы белокаменной проездной башни. На то, чтобы содержать в порядке городские укрепления, тут денег не жалели.

На площади за воротами торг шумел и гомонил еще веселее, а глаза от изобилия товаров просто разбегались. Грызя на ходу каленые орешки, купленные у разносчика, Садко с друзьями не отказали себе в удовольствии неспешно прогуляться по рынку.

И то ли сладкие орешки свое дело сделали, то ли капустный рассол, унявший похмельную боль, то ли задорная суета вокруг, но Садко наконец-то и думать позабыл о тревогах и печалях. Особенно, когда наткнулись у прилавка квасника на Каратана с Бану. Дальше отправились глазеть на россыпи товаров вместе, да и не только глазеть, но и обновочками себя радовать.

Задержались надолго только раз, засмотревшись на веселое представление, развернувшееся у палатки брадобрея. Колдовали там над посетителями двое: бойко сыпавший прибаутками пожилой мастер и молодой русый подмастерье. Оба – в закатанных до локтей белых косоворотках, синих портах и в холщовых красных фартуках. В руках у них так и летали ножницы, гребни, полотенца, стальные клинковые бритвы с широкими и узкими лезвиями и морские губки, которыми цирюльники ловко взбивали в медных тазах мыльную пену. Помогавший им мальчишка-ученик едва поспевал таскать в палатку кувшины с кипятком из-за занавески, где дымилась жаровня, выплескивать из тазов грязную воду и подметать обрезки волос, сыпавшиеся наземь из-под ножниц.

Завороженные зрелищем мореходы и сами не заметили, как, протолкавшись через толпу, подошли поближе. Садко не утерпел – протянул руку, чтобы поднести к носу да понюхать лежавший рядом с бритвенным тазом желтоватый кусок мыла. Новеградец слыхал, конечно, что варят эту штуку из смеси золы со свиным салом или деревянным маслом, но видеть мыло ему только у цирюльников обычно и доводилось: на Руси моются и стирают всё больше или со щелоком, или с красно-бурым корнем травы чистухи, тоже дающим обильную пену. А мастер, как раз закончивший брить рыжего толстяка в нарядной тунике и отсчитавший довольному иноземцу сдачу, весело подмигнул капитану и его друзьям:

– Эй, мореходы! А ну давай живой ногой к нам! Подстрижем-поголим, водой заморской побрыжжем, все красотки будут ваши! А то эвон обросли все в море, как лешие косматые, аж страх берет!

Садко невольно провел рукой по волосам, сбив на затылок суконную шапку, оглядел свою команду – и фыркнул, не сдержался. Немалая доля правды в словах брадобрея была. Ну, Руф и Нума – о них разговор особый, а вот у того же Ждана отросшие патлы и правда во все стороны торчат, да и остальные вряд ли упомнят, когда в последний раз у цирюльника были.

– Благодарствую, мне не надобно, – замотал головой Бану. Густую бороду матрос-северянин себе сам подравнивал, а волосы, схваченные кожаной повязкой, носил длинные, ниже плеч, и на висках заплетал в косицы.

– А ты, гусляр, красоту навести не желаешь? Ох и кудри у тебя, парень – просто смерть девкам! – брадобрей, скользнув глазами по ремню гуслей на плече Садко, перевел взгляд на лицо новеградца – и вдруг шагнул вперед. – А это что? Рубец совсем свежий, это чем тебя так зацепило?