Битва за Лукоморье. Книга 3

От торговой площади, где команда «Соколика» так подзадержалась, к детинцу вела извилистая широкая улица. В нее, как ручьи в реку, вливались улочки поуже. Почти все дома – добротные, окна украшены кружевными наличниками и расписными ставнями, каменные крылечки – узорными коваными навесами. Мостовые под ногами – не из деревянных плах настеленные, а булыжные, над дверями богатых купеческих лавок и харчевен пестрели яркие вывески. Поглядеть любо-дорого. Правда, встречались по дороге и избы победнее, и ворота с пооблупившейся краской, но это уж как водится – такое повсеместно попадается, хозяин хозяину рознь, а тут еще и город портовый: воздух влажный, ухаживать за домом непросто.

Небо над крышами налилось алым, в переулки стремительно вползали сумерки. На перекрестках, где заступала в ночной караул городская стража, уже зажигались угловые уличные светильники с горящими внутри толстыми сальными свечами. В больших и богатых русских городах они диковинкой давно не были, недаром ходила присказка: «На Руси светлой – и ночью свет на каждом углу».

Харчевня «Летучая рыба», куда сейчас направлялась команда «Сокола», стояла почти сразу за площадью. Раскрашенную деревянную вывеску даже в сумерках было видно издали: красовалась на ней, залихватски подмигивая прохожим, танцующая на хвосте над гребнем волны развеселая рыбина, покрытая золотой чешуей. В плавнике она каким-то образом держала пузатую кружку, увенчанную белой шапкой пивной пены.

О заведении Сушилы Мокеевича шла добрая слава и в городе, и среди заезжих мореходов, а торговые гости нередко назначали друг другу встречи в «Летучей рыбе». Благо там можно было не только закусить-выпить-повеселиться в общей зале, но и о делах без помех побеседовать за корцом меда в отведенных для того особых горенках наверху. Сушила умел угодить посетителям, побратавшимся с синей волной и со свежим соленым ветром. Держал харчевню чисто, кормили там вкусно и от пуза, вином угощали отменным, как и крепкой до изумления малиновой и перцовой медовухой, а смешливые девки-подавальщицы были, как на подбор, одна другой краше. И это еще не всё. На каждый накрытый для гостей-моряков стол в «Летучей рыбе» всегда ставили бесплатную миску с нарезанными лимонами, одним из лучших средств против «красной слюны». Квашеная капуста с брусникой или моченая клюква обходились бы корчмарю куда дешевле, чем эта заморская редкость, но тут он, сам бывший мореход, с расходами не считался.

У входа в харчевню капитана и остальных уже нетерпеливо поджидали Полуд, Абахай, Новик и Мель. Все четверо тоже всласть набродились по рынку – и, как и товарищи, успели понаделать покупок в торговых рядах.

Тяжелая дверь знакомо заскрипела, распахиваясь перед Садко. Порог просторной полутемной трапезной, наполненной гулом голосов, смехом, стуком посуды и дразнящими запахами жареного мяса и чеснока, капитан переступил первым. Следом в харчевню, продолжая весело переговариваться на ходу, гурьбой ввалились прочие мореходы с «Соколика».

Зал был забит чуть ли не до отказа, как Садко и опасался – «Летучая рыба» никогда по вечерам не пустовала. Ярко горели свечи, отбрасывая желтые круги на столешницы, заставленные снедью и кувшинами с вином, по бревенчатым стенам и резным балкам потолка прыгали вытянутые тени от голов и плеч – человеческих и диволюдских. Рокотал бубен, заливалась жалейка да гудел смык. В одном углу хмельные голоса вразнобой тянули что-то душевное про синие очи да белую березоньку, в другом, на северном языке – про троллиху, влюбившуюся в красавца-рыцаря и сулящую бедолаге богатые подарки, ежели он ее в жены возьмет. Между столами сновали с мисками и кружками девицы-подавальщицы. Перешучивались задорно с посетителями и заодно успевали звонко хлопать по чересчур игривым мужским рукам, тянущимся куда не надо.

– Ой, кто к нам пожаловал, батюшки-светы! Садко, да ты ли это?!

Обернувшаяся на скрип двери бойкая молоденькая девчонка в нарядной льняной рубахе и красно-синей юбке-плахте брякнула на лавку поднос с пустой посудой и, звеня монистами, вихрем подлетела к капитану «Сокола». Не стесняясь ни его товарищей, ни заухмылявшихся гуляк за столами, радостно повисла у Садко на шее и чмокнула гусляра-новеградца в бороду.

– Я самый, – приобнял капитан чернокосую красотку, с удовольствием целуя ее в ответ в тугую свежую щеку. – Всё хорошеешь, Даринка, цветешь, как яблонька! Местечко свободное для дюжины оголодавших мореходов найдется? А то, вижу, у вас нынче, как и всегда, присесть некуда.

– Для тебя и для твоих молодцов-удальцов – как не найтись? – Даринка лукаво стрельнула глазами в сторону восхищенно уставившихся на нее Абахая с Каратаном. – Расстараемся. Только, чур, уговор – потом на гуслях сыграешь? Стосковалась душа по твоим песням! Почитай ведь больше года ты у нас не бывал…

– Для такой красы ненаглядной хоть всю ночь играть буду, пока струны не лопнут! – пообещал Садко, поправляя на плече ремень гуслей. – Дядька Сушила как, поздорову ли?