Битва за Лукоморье. Книга 3

– Не захватил я с собой гусли, царь-государь, уж прости, – новеградец облизал пересохшие губы и упрямо вздернул подбородок. Трудно было выдержать взгляд подводного владыки, потемневший от гнева, точно штормовое море, но Садко на сей раз как-то справился. – Струны у них порвались…

Это была чистая правда.

– Так новые почто не натянул?! – гром в ледяном голосе загрохотал уже явственно, потемнело и лицо царя. – Или ты мне голову морочишь?!

– Да позволь, куда мне? – Садко упорно не опускал глаз, хотя спину колотила морозная дрожь. – Струны-то полбеды, да вот палец лопнувшей струной рассекло и костяшки, сам погляди, разбил, играть не смогу.

Это тоже была, к слову, правда, только после мазей Витослава и разбитые в драке костяшки зажили, и порез давно затянулся, не такой он глубокий был…

– Видел я, как ты и в пару пальцев с гуслями управлялся! – могучая длань так сжала каменный подлокотник, что еще бы немного – и раскрошила б в щебень.

Надеяться на простодушие Северянина было глупо, только ничего другого Садко придумать не сумел, а потому продолжал упрямиться.

– А самое главное – бочок яровчатый у гуслей треснул, так что я их в Ольше оставил, отдал в починку…

– Врешь! – морской владыка стремительно поднялся во весь свой огромный рост, нависнув над невольно отступившим Садко. Полыхнувшие зелеными молниями очи царя заледенели и сузились, вышитый жемчугами сапожище зло притопнул по песку, и колыхавшийся рядом со скамьей синий морской цветок испуганно схлопнул лепестки-щупальца. – Насмехаться надо мной вздумал?! Или опозорить меня перед соседями да перед всеми гостями собрался?! Хорош бы я был, если бы не поговорил с тобой перед пиром! Вот как чуял, что строптивость в тебе взыграет… Да понимаешь ли ты своим человечьим жалким разумением, что мною на кон брошено?! Речь о чести моей идет! И не только о ней одной!

Страх проступил даже на невозмутимых лицах слуг-морян, застывших у стен, а их повелитель, вконец разбушевавшись, жахнул трезубцем о каменные плиты под ногами. Грива седых кудрей Северянина аж дыбом встала от ярости.

– На осенних пирах мы, государи морские, всегда об заклад бьемся, чья диковина чуднее окажется! Коли выиграю, в немалой прибыли останусь, а ежели проиграю, придется расплачиваться и сокровищами из подводных пещер, и кладами древними затонувшими да не одно китовое стадо им из северных морей пригнать… Убытки понесу превеликие, а во всех морях-океанах надо мной из-за тебя, червя, целый год потешаться будут! Или тебе голова собственная надоела, коли ты ею не дорожишь?! Обещал играть, так играй! Договор тобою подписан!

Капитан с трудом сглотнул слюну. Как растолковать освирепевшему государю, почему Садко идет против его приказа? Начнешь объяснять, что царская забава тысячи людей погубит и сотни кораблей потопит – лишь плечищами пожмет: мол, мне-то что с того? Это всё равно что пытаться со штормом по душам поговорить – или с огненной горой, извергаться задумавшей… Пробовал ведь уже новеградец однажды до Северянина достучаться – но лишь посмеялся тот от души, держась за бока.

Договор есть договор, коли подписал – выполняй…

Садко моргнул, вдруг сообразив, что есть и другой крючок, за который можно попытаться зацепиться. Правда, неизвестно, сохранит ли сейчас капитан голову на плечах, но… рискнуть стоит.

– Все ты верно говоришь, царь-государь, – капитан чувствовал, как заледеневшее сердце мерно бухает в груди. – Только сказано в договоре нашем, что я тебя развлекать должен, скуку твою развеивать. И всё. А что на гуслях играть обязан, о том ни словечка нет! Хочешь – спляшу на пиру вприсядку, хочешь – на руках пройдусь, как скоморох, или байками веселыми тебя да твоих собратьев потешу. Но играть да петь не буду… да и, как и поведал я, не на чем мне играть!

От такого нахальства подводный владыка вконец оторопел. Глянул он на Садко так, словно размышлял, куда трезубец наглецу всадить – сразу в горло или в живот, чтобы дольше промучился. А потом поднял руку и щелкнул пальцами. По этому знаку из-за алого кораллового куста за спиной царя тотчас выметнулась большущая, аршина в три длиной, синевато-полосатая рыба-зубатка – их еще морскими собаками зовут. Тряханула уродливой тяжелой головой, вильнула изогнутым, сужающимся к хвосту телом, получила тихий приказ, и скрылась в проеме арки, что вел во дворцовые покои. И тотчас вернулась, таща в клыкастой пасти резной футляр, выточенный из цельного куска янтаря. Ткнулась мордой в ладонь хозяину, и властелин северных вод, приняв у рыбины то, за чем послал, небрежно потрепал чудище по длинному спинному плавнику. Словно любимого пса – по загривку.

Янтарную поделку Садко сразу узнал, а подводный государь, прислонив трезубец к скамье, уже вытряхнул из футляра скатанный в трубку свиток из тонко выделанной рыбьей кожи. Тот самый, на котором был записан договор, обязывающий новеградца присылать Северянину дань и раз в три года являться по его зову на дно.