Именно к подножию лестницы, что вела на тянущуюся вдоль всего левого дворцового крыла террасу, их с Алей и выбросило из водоворота. Алконост-птица – та наверняка привыкла в светлом Ирии еще и не к таким чудесам, но Садко при виде чертогов, которые отгрохал южный морской царь, просто дар речи потерял. Роскошь и красота потрясали – и просились в песню.
Палаты северного подводного владыки выглядели снаружи сурово и грозно. Походили они на крепость, сложенную из громадных каменных глыб и обнесенную зубчатой стеной. Да и сама глубь морская вокруг них была угрюмой и сумрачно-зеленой, почти черной – ни худа не разглядишь… Этот же дворец, возведенный из белого, красного и розового коралла, казался прихотливой драгоценностью, родившейся под резцом ювелира-кудесника. Или – сказкой, выплетенной на коклюшках искусницы-кружевницы. Легкие стрельчатые башенки, маковки-купола, похожие на витые, конусовидные панцири морских улиток, изящная резьба колонн и карнизов, оконные витражи из розово-зелено-серебристого перламутра… Кровли дворцовых теремов и галерей, выложенные вместо черепицы половинками гребенчатых раковин, тоже переливались мягким перламутровым блеском. В каждой ракушке матово сияла жемчужина, белая, розовая или золотистая – величиной с детский кулак, не меньше. За одну такую на земле можно пару кораблей купить… А ребристый купол дворца, напоминающий перевернутую чашу-братину, был почти прозрачным, точно вырезанным из голубого горного хрусталя. Ажурный и невесомый, почти невидимый на фоне синеватой толщи воды, он словно парил над царскими палатами.
«
Дышалось здесь, внутри зачарованной завесы, точно на палубе корабля во время шторма. В воздухе – если это был воздух – будто плавала тонкая водяная взвесь, и Садко то и дело ловил себя на том, что слишком часто разевает рот. Словно рыба… Капитан поморщился, замедлив шаг.
Словно рыба. Кем он был для северного морского владыки? Рыбой на крючке. Редким уловом, коим хвастаются на празднике. А рыбе не след отказываться, ежели ее призывают к ответу. Рыба в садке лежит, и мыслей-то у нее в голове нет, кроме как «лишь бы брюхо не взрезали, лишь бы обратно отпустили»…
Угодил Садко в садок.
Крепко держит его за жабры морской царь – и выпустит ли? Новеградец закусил губу и сжал кулаки. Нет, всё ж не рыба он бессловесная да безмозглая! Неужто не вывернется? Неужто не найдет способа увильнуть? Единожды ведь смог… и опять сумеет!
Эх, знать бы, взял ли морской царь с собой дочек? Повстречает ли Садко сегодня Чернаву? Встреча с ней стала бы для гусляра единственной радостью в нынешней передряге… Взять за едва теплые руки, заглянуть в бездонные глаза, рассказать о друзьях да странствиях…
Топтался Садко в полном одиночестве уже долго. Тревога не отпускала и росла, хотя новеградец велел себе не унывать. Аля не возвращалась, капитан начинал уже и за нее беспокоиться. И ни души вокруг! Будто вымерло всё в этом уголке огромного дворца, готовящегося к шумному пиру-торжеству. Ни слуг, снующих с поручениями, ни гостей, прогуливающихся по террасе, лишь морской конек походя навестил… По человеческим меркам такой прием никак не назовешь добрым, но и не злой ведь. Может, так у здешних обитателей заведено? Им на дне морском неведомы порядки, что в ходу на суше. Или нарочно жилы мотают, чтобы гость самообладание потерял?
Владыки океанских пучин своенравны и опасны, как опасен для людей и сам чарующе прекрасный водный мир – уж кому как не мореходу это знать.
Стоило об этом подумать, как из синей бездны вынырнуло здоровенное страшилище, заставив Садко отшатнуться и крякнуть от удивления. Было чудище размером с большую акулу и таким же зубастым. Правда, морда не акулья, а сильно вытянутая, с мощной нижней челюстью, а над огромными передними плавниками скрючилась пара когтистых лап! Вот же пугало какое! И поди пойми, зачем рыбе лапы? Задние плавники – поменьше и смахивают скорее на ласты, шкура – серо-стального оттенка, хвост – узкий, с гребнем на конце… Таких тварей Садко раньше не встречал и потому опешил от неожиданности, растерянно глядя, как здоровенная туша, ловко изгибаясь, стремительно несется прямо к нему.