В темно-изумрудных очах царевны плясали лукавые искорки, а от тонкой холодноватой красоты лица, обрамленного длинными жемчужными подвесками, у Садко, как всегда, захватило дух. Губы, точно выточенные из розового коралла, светло-золотистые косы с серебряным отливом, переплетенные жемчугами, бледно-зеленый узорчатый летник…
Эх, премногим обязан был ей новеградец и не однажды втайне жалел про себя с легкой грустью, что слишком разные у них дороги, что он смертный человек, а она – прекрасное, бессмертное и холодное, как волна, диво морское…
– Не видались мы с тобой и правда давно, три года как один миг пролетели, – губы Чернавы тронула усмешка, унизанные перстнями пальчики с едва заметными перепонками потеребили конец падающей на колени роскошной косы. – А ты, гусляр, опять голову в акулью пасть суешь? У меня чуть сердце нынче из-за тебя не оборвалось.
– Значит, беспокоилась за меня? – улыбнулся в ответ капитан. – Ох, как слышать-то приятно!
– Ты по-прежнему дерзок, Садко, – изумрудные глаза чуть прищурились. – Не забывай, с кем говоришь, блюди вежество! Конечно, беспокоилась… за мир ваш земной. Большой потерей для него станет, коли он такого искусника-гусляра лишится.
–
– Колючая ты, царевна, как ерш, – не остался в долгу перед любимой дочкой морского владыки новеградец, продолжая улыбаться и ничем не выдав Чернаве, что Аля ее раскусила. – Тоже не меняешься… Неужто вправду ни слезинки бы по мне не уронила, ежели вдруг что?
– Ты удачливый, ни в воде не тонешь, ни в огне не горишь, – ушла та от ответа, перебирая складки на платье. – А выкрутиться на сей раз тебе помогли отменно. Ловко ты друзей находишь, на всё для тебя готовых. Даже вон в Ирии светлом…
–
Новеградец вздохнул про себя. Он-то надеялся, что царевна к нему просто так, по-дружески, подошла, соскучилась… но спроста она, видать, ничего не делает. Ну что ж, подыграем красавице.
– Что верно, то верно, царевна, я везучий, – кивнул Садко. – И о помощи тем, кто мне однажды пособил, сам тоже не забываю. Долги свои возвращаю честно.
Чернава вновь усмехнулась, подняв глаза, и перевела пристальный взгляд с новеградца на Алю.
– Нешто ты в мысли чужие заглядывать обучился в дальних морях да чародеем заделался? – О волшебной способности алконостов читать в мыслях и в душах Чернава наверняка знала. – Пойдем-ка пройдемся, побеседуем в тишине.
Они потихоньку выскользнули из зала, но далеко не пошли – уселись на мраморную лавку в подводном садике рядом. Шум пира долетал сюда, но приглушенно. Аля примостилась на голове стоявшей неподалеку статуи и старательно делала вид, что разговор ее не интересует.
– Должок-то за тобой и вправду остался, – прямо и строго сказала Чернава. Словно совсем другая девушка теперь рядом с капитаном сидела – ни тени озорного лукавства в глазах, улыбка сбежала с губ, лицо закаменевшее. – Пришла пора заплатить.
– Спору нет, крепко ты меня тогда выручила, – согласился Садко. – Что ж, теперь я на три года свободен от воли твоего батюшки. Могу и на подвиги отправиться ради прихотей девичьих. Что тебе добыть нужно? Какое чудо из заморских земель привезти?
– Весточку передать надо, – негромко произнесла царевна. – Ты спросил, как я поживаю… буду с тобой говорить начистоту. Неспокойно да тревожно мне, Садко. Весь последний год неспокойно. Думала я раньше, что беды земные нас, морских жителей, не касаются, да ошибалась сильно… Все мы – одного мира дети. Все скверное, что на суше творится, нам под водой рано или поздно сполна аукается, и наоборот… Понимаю, не до того тебе наверняка было… но разве ты не удивился, почему здесь, на пиру, за царским столом нынче кое-кого не хватает?
Сперва Садко непонимающе нахмурился, но потом до него дошло. А ведь верно! Берега Руси омывают кроме Северного еще три моря – отчего же их владыки на праздник не явились? Ну ладно, Латырь-морем правит супруг одной из Чернавушкиных сестриц – и тестюшка, как старший родич, его на пиру, видать, собой заменил. Но где властители Синего да Сурожского морей? Обошли их, что ли, приглашением? Быть того не может…