Читаем Битва за прошлое. Как политика меняет историю полностью

Особенностью «Последнего адреса» стало то, что он восстанавливает память не о каких-то замечательных людях, входящих в национальный пантеон, а о простых жертвах режима. В «бытовом» употреблении часто смешиваются две функции (и два типа) памятников и памятных знаков. Первая из них — сохранение памяти о человеке. Наиболее понятный пример — кладбищенские памятники-надгробия. Вторая — увековечение памяти, то есть прославление события или человека, внесение его с воспитательными целями в круг «актуальной» памяти. Таблички «Последнего адреса» не являются ни тем ни другим или, вернее, совмещают в себе задачу сохранения памяти и воспитательную цель, напоминая о недопустимости государственного террора.

В этом смысле проект «Последний адрес» неожиданным образом сближается с одной из линий американских протестов против памятников вождям Конфедерации и «отцам-основателям»: в обоих случаях коммеморация безымянных жертв, под какими бы знаменами они ни сражались, противопоставляется официальной мемориализации «великих людей». Таким образом, происходит переформатирование отношения к прошлому в разных странах, но этот процесс только набирает силу.

<p>Завоевание пространства</p>

Инициаторы «Последнего адреса» в своей борьбе за восстановление имен жертв и создание моральной нетерпимости к репрессиям соперничают за присутствие в общественном пространстве с другими «мнемоническими акторами». Размещение памятников, табличек и других знаков является одним из способов «разметки» пространства в соответствии с той или иной исторической и политической системой координат. В 2001 году митрополит Волгоградский и Камышинский Герман высказывался о необходимости строить церкви и устанавливать поклонные кресты именно в контексте контроля над пространством: «Чтобы русские не уходили с приграничной территории… нужно церкви строить… Полагаю, что восстановление собора Александра Невского — событие важное для нашего времени, для нашего населения. Ему нужны символы, которые обозначат, кому принадлежит эта земля. Не Казахстану, не чеченцам, а нам, русским»[118].

За пространство городов России активно борется и Российское военно-историческое общество, размещающее таблички и устанавливающее памятники по всей России. В разделе «Монументальная пропаганда» на своем сайте РВИО сообщает, что установило уже более 250 памятников в России и за ее пределами[119].

Не все свои мемориалы Военно-историческому обществу удается отстоять. В июне 2016 года в Петербурге в присутствии тогдашнего главы президентской администрации Сергея Иванова и министра культуры и руководителя РВИО Владимира Мединского была торжественно открыта памятная доска Карлу Маннергейму. Будущий маршал и президент Финляндии до 1917 года служил в Русской армии и закончил Первую мировую войну в звании генерал-лейтенанта. Именно этот период его биографии и хотели отметить инициаторы установки. Мединский сообщил, что эта доска лишь часть большой программы РВИО, «наша попытка преодолеть в канун столетия русской революции трагический раскол в нашем обществе. Именно поэтому мы устанавливаем по всей стране памятники героям Первой мировой войны, которые потом оказались по разные стороны баррикад»[120]. Однако в Петербурге нашлись активисты, считающие, что Маннергейм, командовавший финскими войсками во время Второй мировой войны, несет часть ответственности за трагедию блокады Ленинграда. За три месяца доску обстреляли из пневматического оружия, порубили топором и трижды облили красной краской[121]. В результате в октябре памятную доску Карлу Маннергейму сняли и перенесли на территорию музея Первой мировой войны в Царское Село[122].

Демонтаж мемориальных досок тоже является политическим жестом. 7 мая 2020 года со стены Тверского государственного медицинского университета были сняты мемориальные доски, напоминающие, что в 1935–1953 годах в этом здании размещалось управление НКВД по Калининской области и его внутренняя тюрьма, где совершались массовые бессудные казни. Одна доска, в память о советских гражданах — жертвах государственного террора, была установлена в 1991 году. Вторая — «Памяти поляков из лагеря Осташков» — в 1992-м. Демонтаж знаков был произведен по предписанию прокуратуры, причем предлогом для демонтажа первой доски, «В память о замученных…», стало то, что в решении Тверского горсовета о ее установке значится старый адрес, а нумерация домов с 1991 года изменилась. Ликвидировать памятный знак расстрелянным полякам прокуратура потребовала, поскольку не обнаружила документальных свидетельств, удостоверяющих, что поляков из Осташковского лагеря расстреливали именно по этому адресу[123]. Решение было оспорено в суде, который затянулся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма
Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма

Кто приказывал Дэвиду Берковицу убивать? Черный лабрадор или кто-то другой? Он точно действовал один? Сын Сэма или Сыновья Сэма?..10 августа 1977 года полиция Нью-Йорка арестовала Дэвида Берковица – Убийцу с 44-м калибром, более известного как Сын Сэма. Берковиц признался, что стрелял в пятнадцать человек, убив при этом шестерых. На допросе он сделал шокирующее заявление – убивать ему приказывала собака-демон. Дело было официально закрыто.Журналист Мори Терри с подозрением отнесся к признанию Берковица. Вдохновленный противоречивыми показаниями свидетелей и уликами, упущенными из виду в ходе расследования, Терри был убежден, что Сын Сэма действовал не один. Тщательно собирая доказательства в течение десяти лет, он опубликовал свои выводы в первом издании «Абсолютного зла» в 1987 году. Терри предположил, что нападения Сына Сэма были организованы культом в Йонкерсе, который мог быть связан с Церковью Процесса Последнего суда и ответственен за другие ритуальные убийства по всей стране. С Церковью Процесса в свое время также связывали Чарльза Мэнсона и его секту «Семья».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Мори Терри

Публицистика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное