По просьбе Игнатьева на «Разбойнике» организовали импровизированную типографию, в которой печатали бумажные листочки с надписью «Christian» – «Христианин». Эти листки китайцы наклеивали на ворота и двери своих домов. И вскоре у Игнатьева от просителей листков не было отбоя, так как прошел слух, что «русские бумажки» – это обереги, которые защищают от грабежей…
Надо сказать, что в Тяньцзине Игнатьев серьезно помог союзникам. Когда присланный монгольским князем мандарин Гуй Лянь начал переговоры, чтобы затянуть время, Элджин с Гро ему поверили. Но не поверил Игнатьев, сразу раскусивший хитрость китайцев. Английскому и французскому дипломатам Игнатьев втолковывал:
– Господа! Извините, что я вас учу, но существуют прописные истины дипломатии. Одна из таких истин гласит, что, прежде чем начинать с кем-либо переговоры, вы должны удостовериться в реальных полномочиях вашего переговорщика. Вы требовали Гуй Ляня предъявить свои полномочия?
– Нет! – потупили взгляд союзники.
– Я так и думал! – усмехнулся Игнатьев. – Спросите о них завтра вашего мандарина и готовьтесь к неожиданностям!
На следующий день все так и получилось. Когда Элджин с Гро попросили Гуй Ляня представить документ, демонстрирующий его полномочия, такового у вельможи не оказалось. На этом переговоры и закончились.
История сохранила слова лорда Элджина, который посетовал своему коллеге Гро:
– Я уверен, что наши переговоры расстроил Игнатьев из желания довести дело до крайности!
17 сентября союзники (девять тысяч англичан и шесть тысяч французов) достигли деревушки Мадао в десятке километров от Тунчжоу, уже под Пекином. Туда отправилась и делегация союзников из четырех десятков человек (включая конвой), за которыми увязался корреспондент лондонской «Таймс» Джон Боулби. По итогам переговоров дипломаты договорились решить дело миром, кроме этого, оговорили все малозначительные вопросы, включая церемонию представления союзных дипломатов богдыхану и сроки отхода союзных войск…
Дело в том, что на обратном пути дипломаты обнаружили, что случайно вышли в тыл 60-тысячной китайской армии, стоявшей на позиции в ожидании результатов переговоров. Еще более был изумлен английский полковник Уолкер, который выехал в сопровождении небольшого отряда французов встречать делегацию и внезапно наткнулся на правое крыло китайской армии.
Через несколько минут началась стрельба. Как выяснилось позднее, французскому офицеру-интенданту понравился вьючный лошак монгольского всадника и он попытался этого лошака отобрать. Завязалась драка, свидетелем которой стал полковник Уолкер. На подмогу монголу подоспели еще несколько всадников. В ответ Уолкер, схватив саблю, поскакал на выручку французу. Монголы полковника ранили и разоружили. Когда же Уолкер с окровавленной головой проскакал вдоль китайских укреплений, по нему начали стрелять вначале из ружей, а потом и из пушек. Предположив, что переговоры сорваны и Уолкер единственный, кто уцелел из переговорной делегации, командир французского авангарда начал атаку и смял правое крыло китайской армии. Вслед за этим во фронт ударили подошедшие англичане… Китайская армия была разбита за несколько часов, но… парламентеры остались в руках китайцев! Некоторых из них казнили сразу, некоторых замучили до смерти, в том числе и репортера Боулби… Живыми вернутся только 13 человек. Зверской расправой дипломатов англичане и французы были справедливо возмущены. Они жаждали мести!
В результате на всем протяжении линии соприкосновения китайцы были отброшены мощным артиллерийским огнем с большими потерями. Однако чингизид Сэнгэринчен не считал дело проигранным. Он собрал маньчжурскую кавалерию к западу от Тунчжоу, готовясь дать еще одно сражение. 21 сентября в районе моста Балицяо Сэнгэринчен бросил в бой ударную кавалерию, но снова проиграл – манчьжуры были сметены шквалом артиллерийских орудий. Потеряв более трех тысяч всадников и всю артиллерию, Сэнгэринчен отступил. Потери союзников были ничтожны: пять убитых и полсотни раненых.
Как вспоминал один из наших офицеров, находившихся в те дни вместе с Игнатьевым: «Превосходство огнестрельного оружия англичан не давало никакой возможности китайским солдатам сойтись грудь в грудь с английскими войсками, которые с дальних расстояний беспощадно расстреливали китайцев, осыпая их целым градом бомб, гранат и картечи…»
Получив известие о поражении своей армии, император Сянь Фэн бежал из Пекина в провинцию Жэхэ, оставив вести переговоры своего младшего брата – великого князя Гуна. После безуспешных недельных переговоров союзники решили продолжить движение на Пекин и уже там продиктовать жесткие условия капитуляции.
Архимандрит Гурий, глава остававшейся в Пекине Русской духовной миссии, слал в те дни тайные донесения Игнатьеву о положении в столице Китая: «Кто может, все бегут. Боятся английских бомб, а больше – своих воров. Разбой на улицах все чаще… Обороны серьезной никакой. Китайские войска без пищи и управления, грабят…»